Матушка Божия, Тебе все про меня известно. Ты в курсе, что я никогда ни у кого ничего не просила, а вот у Него попросила, сгоряча, прости Господи, попросила — и ведь надо же, сталось!.. Почему же тогда, Матушка, с Эдиком ничего не получается? Ведь Ты же сказала тогда, все, мол, будет хорошо, все наладится, образуется, поправится твоей суженый, а ему наоборот — все хуже и хуже. Может, и Тебе я должна взмолиться, слезно Тебя попросить, как Сына Твоего просила?.. Ну что ж, я и на это теперь готова, вот стою перед Тобой на коленях, и плачу, и прошу Тебя, дорогая Мария Якимовна: услышь мою мольбу, сотвори, Матушка, великое чудо, спаси законного перед Богом супруга моего Эдуарда Николаевича… А то, что мы в церкви не повенчались, Ты, пожалуйста, не беспокойся, как только он поправится, мы это обязательно сделаем!.. Слышишь?..
И Мария Якимовна тихо ей с иконы ответила: «Будет, будет тебе по вере твоей, раба Божия Любовь!»
А на следующий день, в понедельник, 25 ноября, все и случилось. Едва успела приехавшая на работу в академию Любовь Ивановна рассказать Эдику про неожиданного гостя в скуфеечке, как заглянувшая в палату Зинуля на ухо шепнула ей:
— Там, внизу, на проходной, тебя какой-то мужик ждет…
— Это Веничек-то мужик?! — повеселела Василиса.
Но в том-то и дело, что поджидал ее в вестибюле вовсе не востроносенький послушник из Заволоцкой Пустыни. У окна, грея руки на батарее, стоял тот самый человек, блекло-голубые глаза которого снились ей чуть ли не каждую ночь и который, увидев Василису, сделал как раз то самое, что и делал во снах: кинувшись к ней, поцеловал ей руку…
— Ну, здравствуй, Леша, — человек Божий! — упавшим голосом сказала заметно побледневшая Любовь Ивановна. — Ты уж не горчицей ли меня угощать пожаловал?
Подполковник Селиванов, одетый в штатское, в дубленку и меховую шапку, рассмеялся, но как-то не очень весело.
— Ну, Любовь Ивановна, — покачал он головой, — с вами, в общем и целом, не соскучишься!
— Мы опять на «вы»? — удивилась Василиса.
— А мы что, на брудершафт пили? — парировал подполковник, после чего настал черед рассмеяться его собеседнице:
— А что — не пили? Помните, как в самолете после спирта вырубились?
Они сели на кожаный вестибюльный диванчик.
— Да я ведь, в общем-то, по делу, — посерьезнел Алексей. Лоб у него наморщился, от чего стал отчетливо виден сизоватый, уходящий под волосы шрам. — Скажите, Любовь Ивановна, вам в последнее время никто из старых знакомых не звонил?
— Вячиков звонил, — сказала Василиса. — Два раза душу мотал, просил отчитаться по командировке.