Она тряслась, скрючившись, а добрая Китти утешающе бормотала, гладила шею и спину влажной прохладной тряпицей. В голове Даветт вертелась лишь одна мысль: слава Богу, уж теперь она точно не сексуальна.
Вообще говоря, Даветт сомневалась, что хоть когда-нибудь еще захочет что-либо сексуальное.
Увы, она ошибалась.
Она очнулась, скрюченная, на коврике перед унитазом. Тошнота прошла, но в рассудке плавал туман. Кто-то нежный и очень сильный помог ей подняться на ноги, и она почти добралась до кровати, прежде чем бешено стучащее сердце заставило признаться себе в том, кто это. Одеяло и верхняя простыня были аккуратно скатаны к изножью, он поднял ее и пронес несколько последних шагов. У него такие прохладные сильные руки…
Она повернула голову и посмотрела ему в глаза. Он опустил ее на широкую пустую кровать, но не уложил, усадил, прислонив к широкой спинке, а сам уселся рядом и улыбнулся. Она глядела в его бездонные глаза и мечтала о страсти, которую не отыскать в серой обыденной жизни, и от его улыбки зажглись дикие фантазии неистового экстаза.
Она тяжело задышала, ее грудь вздымалась, раскраснелось лицо.
– Ох, я боюсь, это больше нельзя носить, – заметил он.
Она посмотрела вниз и не увидела пятен, но ведь он не может лгать, правда же?
– Лучше снять, – посоветовал он.
Господи, помоги… и она сняла. Она потянулась к бретелькам, медленно спустила их с плеч, прекрасно понимая, что делает.
Но все равно сделала. Стянула сорочку, открыла свои груди ему напоказ.
Затем его лицо оказалось рядом. Он тихонько целовал ее в губы, в щеки, а она откинулась назад и выгнулась, и его руки, такие мягкие, нежные, сильные, оказались на ее плечах, обняли шею, а поцелуи так медленно спускались ниже, с подбородка до трепещущего горла, к грудям, к соску, атакованному мелким зверьком прошлой ночью…
Когда он укусил ее, сладострастие разлилось по всему телу, она раскинула руки, вытянула их, застонала, закричала, бесстыдно выгнулась и задрожала в экстазе…
И вот, словно кошка, в изножье кровати сидела ухмыляющаяся Китти. Да не может быть! Китти! На мгновение она захотела сбросить его, вскочить, убежать прочь. Но знала: не сможет. Она знала, что и не хочет. Пусть только он не останавливается! Никогда!
Китти ухмыльнулась шире, склонилась к Даветт. Белоснежные зубы блестели в лунном свете.
– Видишь? Разве я не говорила тебе?
Так странно, нелепо. Но Даветт теперь было наплевать. Она визжала и шептала от счастья, обняла нагими руками кудрявую голову, прижала ее сильнее к своей душе.
А потом проспала весь день, провалилась в глубокий тяжелый сон, полный причудливой извращенной эротики. Когда Даветт проснулась, высокие французские двери на террасу были распахнуты настежь и на тюлевые призрачные занавеси, развеваемые бризом, лился лунный свет. Китти с Россом опять сидели на краю кровати и улыбались.