Даветт замолчала, склонила голову. В мотельной комнате повисла тишина. Затем, не поднимая взгляда, она попыталась объяснить.
В общем… вампиры ведь говорят правду. Конечно, Даветт уже говорила про все это… и объясняла, в чем дело… но так хочется, чтобы все поняли… ведь по-настоящему, здесь нет большой Правды. Лишь маленький кусочек ее. Но люди, они ведь как спектр света. Есть все цвета. У некоторых больше того цвета или другого, а вампир Росс может заставить тот или иной цвет показаться ярче других… но, конечно, этот цвет уже был, его только раздули… но это не значит, конечно, что так пасть может любой. Или все-таки любой, но…
Она беззвучно заплакала, а потом ощутила, как его палец мягко толкнул подбородок, приподнял ее голову.
Феликс улыбнулся ей.
– Мы знаем, – тихо и нежно сказал он. – Мы всё понимаем.
И она осознала, что он искренен. Его глаза были такими добрыми – и печальными. Вслед за ним она посмотрела на остальных, на лица Команды – и в их глазах тоже был свет. Улыбающиеся, понимающие лица. А кто-то и всплакнул – вон, слезы остались в уголках глаз.
Она глядела – и была так благодарна этим людям. Все они с виду такие крутые, крепкие… может, потому, что никто не знает, какие вы взаправду?
– И вы с Китти переспали с этими мужчинами, – тихо сказал Феликс.
Они лишь кивнула. По щекам струились слезы.
– …Так нечестно! Он сделал нас беспомощными, а потом сказал им!
Конечно, Росс знал их и предупредил. И конечно, они зашли в ложу, поздороваться, и оба поехали вслед за лимузином в усадьбу тетушки, все пили на террасе, а потом Даветт оказалась вместе с жирным коротышкой в библиотеке. Толстяк перестал быть вежливым с новой собственностью. Он уселся на кожаную софу, поставил бокал и, подавшись вперед от нетерпения, приказал Даветт раздеваться.
Она заплакала, попросила:
– Пожалуйста, не надо так со мной!
Но все равно встала и разделась перед ним.
Она и вправду видела будто издалека, с самого верху огромных восемнадцатифутовых книжных шкафов дяди Харли, и заходилась в экстазе от жутких, непристойных, грязных образов совершаемого. Она корчилась, извивалась, испускала животные крики.
Единственное, в чем Росс оказался милосердным, – не дал увидеть, как ему передавали деньги.
Конечно, произошедшее повторилось, и не раз. Однажды ночью к ней одной пришли двое, а потом Китти исчезла и на одну Даветт пришлось трое. Трое незнакомцев снова в огромной библиотеке на огромной кожаной софе. И сквозь слезы и стыд Даветт видела Росса, стоящего и улыбающегося у незанавешенного окна. Она позвала его с софы, на четвереньках, одетая лишь в драгоценные безделушки, сверкавшие и переливавшиеся в лунном свете, она умоляла его прекратить.