– Да, – спокойно подтвердила Даветт. – И упустил тебя лишь потому, что опоздал. Пуг заблудился. А потом – ты знаешь.
– Да.
– Что Росс сделал с Пугом? – захотел узнать Кирк.
– Когда тот вернулся, все лицо было в синяках, и он хромал.
– Пугу нравилось, когда ему причиняли боль? – тихо спросил отец Адам.
Даветт с удивлением посмотрела на него.
– Да. А откуда вы знаете?
Молодой священник пожал плечами и сказал всего лишь:
– Мне так показалось.
– А что с раной? – подавшись вперед, спросил Феликс.
– Да, та, на лбу, – нетерпеливо добавил Кот.
– От креста, – закончил Карл.
– От святого серебряного креста, – поправил отец Адам.
– Да.
– О да, его ранило! – с воодушевлением вспомнила Даветт. – По-настоящему, сильно…
Он корчился на шелковых простынях в огромной шикарной спальне, сооруженной в подвале, трясся от боли и отчаяния. И как его удержишь? Он же как ожившая бронзовая статуя, мышцы будто металл, и злоба, и ярость…
– СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ!! – орал он, и они пытались.
Да, Даветт с Пугом отчаянно пытались, но рана не переставала кровоточить. Из нее сочилась вязкая тяжелая вампирская слизь, выливалась толчками, в такт неровному мертвецкому пульсу. Всякий раз, когда в ране собиралась новая порция, монстр выл, охватив голову, раздирал простыни длинными когтями, рвал новенькую, сшитую на заказ шелковую рубаху на груди – или бил все вокруг.
И стены, и Даветт, и Пуга, слишком глупого или мазохистичного и потому не уворачивающегося. Первый раз ее сшибло на пол и покатило, когда зацепило всего лишь краем ладони. После Даветт внимательно присматривалась и быстро отходила, когда во лбу показывалась выпуклая линза собирающейся жижи, и вампир корчился от боли.
Но затем Даветт проворно шмыгала на постель и собирала жижу, чтобы та не покатилась вниз, к глазам. Если жижа попадала в них, Росс даже визжал в агонии!
Через три часа мучений Даветт вконец вымоталась и, хуже того, проголодалась. А еще горше разозлилась: и на несчастного увальня мазохиста Пуга, обожавшего быть битым, и на себя, непонятно зачем торчащую здесь, и на вампира, инфантильного злобного кретина, не понимающего, что всегда приходится платить по счетам.
Теперь Даветт видела по-другому терзавшего ее монстра и ликовала в своем презрении. Никакого соблазнения, гипнотического взгляда, Голоса. И кожа больше не идеально гладкая, а пестрая, морщинистая, мучнистая.
Кожа гниющего упыря.
Она видела столько фильмов, столько читала – и считала все пустыми фантазиями. Но вот он, пример, ярче и не придумаешь. Он не живой. Он – мертвец. Грязная больная гниль.