«Что-то в форме и очертаниях этого холма или в том, как на него падает свет, придает ему нечто нездешнее, чего не ощущается нигде более на поле битвы», – писал Джон Мейсфилд в 1917 году в своем обзоре этой местности, озаглавленном «Старая линия фронта». Возвышенность не так уж и сильно выдается над горизонтом, однако оттуда немецкие захватчики могли видеть поле боя от Бекура, где «Кембриджширцы» начинали атаку, до Лейпцигского выступа, где погибло столько «Солфордских приятелей». Пять тысяч человек были убиты или ранены при попытке захватить Овиллерский холм в день «Большого рывка». Два дня спустя счет вырос еще на две с половиной тысячи. Пока Толкин встречался с Дж. Б. Смитом в Бузенкуре, 11-й батальон Ланкаширских фузилёров примкнул к атаке третьего эшелона, которая сошла на нет в ходе дорого обошедшихся, но ни к чему не приведших маневров. За последние дни, когда Ла-Буассель оказалась в руках британцев, Смиту довелось видеть, как бой идет внутри укрепленного пункта, на самой вершине холма.
Яростно обороняемый Овиллер оставался серьезным препятствием. На южном склоне холма, под самым гребнем, на развалинах французской деревушки с сожженной дотла церковью был проложен целый лабиринт траншей, прикрываемых пулеметными гнездами. На рассвете Дня взятия Бастилии гарнизон Овиллера отбросил батальоны, надвигающиеся с северо-запада, юга и юго-востока. И хотя атака эта представляла собою не что иное, как отвлечение внимания от основного наступления дальше вдоль линии фронта, Овиллер напоминал (по словам «Таймс») «бурно извергающийся вулкан». А теперь 7-я бригада, часть толкиновской дивизии, возобновила наступление на юго-восточные укрепления; однако она была измотана в боях и сильно поредела. На помощь ей выслали 11-й батальон Ланкаширских фузилёров, а также «Королевских ирландцев».
14 июля с наступлением сумерек Толкин и его спутники дотащились до Ла-Буассели. В его военную форму был зашит штатный индивидуальный пакет, содержащий стерильную повязку на случай ранения. Под ногами была глина, твердая, но размокшая от дождей и развороченная колесами. С наступлением ночи началось неизбежное движение в обратном направлении: раненых эвакуировали с поля боя. Сияла яркая луна, в небе звездами вспыхивали разрывы снарядов и сигнальные ракеты. По мере того как прежняя британская линия фронта оставалась позади, взгляду открывалось множество небольших деревянных крестов. Это был, как писал Кэррингтон, «совершенно новый пейзаж… взрытая меловая пустыня – траншеи, ямы, воронки, холмы и гребни, иссохшие и поросшие чахлой растительностью, повсюду перевитые ржавыми нитями колючей проволоки». Саму деревню Ла-Буассель уже стерли с лица земли, однако снаряды по-прежнему падали туда с нарастающим визгом, ревом и грохотом. И тут внезапно траншеи изменились: под ногами вместо жидкого грязевого месива появился дощатый настил, стены выросли на пятнадцать футов в высоту, и каждый участок был снабжен отдельной приставной лестницей. То был памятник немецкого инженерного искусства – почти не пострадавший даже в ходе массированного обстрела.