– Слепые в нашей богадельне получают в год по пяти сетье пшеницы и при этом всегда жалуются на недоедание, – сообщил виконт д’Оптэр.
– Два фунта хлеба, и столько же мяса, и кружка вина – вот ежедневная порция конного солдата, – объявил капитан де Кай и де Ругон.
– Я считаю полтора фунта на человека, – продолжал Неустрашимый, – это составляет в день две тысячи сетье для всего города, если принять, что из одного сетье пшеницы можно выпечь двести фунтов хлеба. Хлебные склады в гавани, снабжающие город пшеницей, вмещают сто двенадцать тысяч сетье. Остального запаса зерна и муки, разбросанного по пекарням, амбарам и мельницам, едва хватит на два дня. Необходимо поэтому разрушить огнем обе большие мельницы и хлебные склады в гавани, едва лишь наши войска появятся перед городскими стенами. Кто готов пожертвовать жизнью ради этого предприятия, от удачного исхода которого зависит успех кампании?
– Я! – крикнул Тюрлюпэн.
В зале воцарилось молчание. Дворяне испытующе смотрели в лицо человеку, взявшему на себя опасное поручение.
Герцог де Лаван подошел к Тюрлюпэну.
– Господин де Жослэн, – сказал он ему почтительно, – я знаю, какое страстное участие вы принимаете в нашем деле, и благодарю вас за это доказательство неустрашимости. Но вы в этом городе чужой, вы не знаете гавани и всех ее уголков. А для успеха предприятия очень важно…
Тюрлюпэн не дал ему договорить. Вдохновленный величием своего решения, он готов был скорее выдать свою тайну, чем лишиться славы такого подвига.
– Я знаю город и его улицы, – сказал он, – я знаю гавань и ее уголки так же хорошо, как вы, как всякий другой. Я вас обманул. Еще не настал час, который позволит мне назвать вам подлинное мое имя и происхождение. Нет, я не тот, за кого выдавал себя…
– Я это знал, – крикнул, появившись на пороге, господин де ла Рош-Пишемэр.
Он стоял, прислонившись к дверному косяку, в правой руке держа обнаженную шпагу, левой прижимая ко лбу платок. Он шатался и, казалось, вот-вот грохнется наземь. Господин де Бертовиль, стоявший ближе других, подбежал поддержать его.
– Он в крови! – крикнул герцог де Лаван. – Господин де ла Рош-Пишемэр! Откуда вы? С какими вы вестями?
– С грустными для вас и для всех, – сказал дворянин. Он опустил платок, открыв рану, шедшую у него по лбу от виска.
– Я торопился сюда, чтобы вас предостеречь, но опоздал. Простимся друг с другом. Через час никто из нас не останется в живых.
Гул возбужденных голосов. Лязг шпаг, грохот опрокидываемых стульев. Господин Лекок-Корбэй звал конюшего, требовал свою лошадь.