Он вздохнул, пожал Леонардо руку и, кашляя и отдуваясь, пошел вниз по лестнице.
Наверху, на галерее, группа ожидающих коротала время за спорами и теперь, обсудив множество предметов, обратилась к весьма злободневному вопросу: какие из благ земных могут сообщить их обладателю ощущение, что он вправе называть себя счастливцем. Секретарь Феррьеро, на которого было возложено составление герцогских депеш и которому эта работа обыкновенно не оставляла времени даже на то, чтоб отмыть пальцы от чернил, ответил первым.
– Собаки, соколы, охота, добрые кони – это и есть счастье, – мечтательно произнес он, разглаживая пачку бумаг.
– Мои желания куда скромнее, – обронил молодой офицер дворцовой стражи. – Я бы почел себя счастливым, кабы мне удалось нынешней ночью выиграть в кости один-два золотых.
Статский советник Тирабоски, владевший двумя доходными виноградниками и известный непомерной бережливостью, высказал свое мнение:
– Если б я мог каждый день приглашать к столу двух, трех или четырех друзей и вести с ними оживленную беседу об искусствах, науках и государственном управлении, то полагал бы, что мне даровано огромное счастье. Однако ж, – он вздохнул, – тут не обойтись без обильной трапезы и вышколенной прислуги, а на такие расходы средств у меня, увы, недостанет.
– Счастье? Это ли не отрава жизни, преподнесенная в золотой чаше? – заметил грек Ласкарис, воспитатель герцогских сыновей, которого падение Константинополя сделало бездомным изгнанником.
– Есть лишь одно благо, поистине бесценное, ни с чем не сравнимое, и это – время. Кто может распоряжаться им по своему усмотрению, тот счастлив и богат. Я-то, судари мои, нищий из нищих.
В этой жалобе статского советника дель Тельи звучала не грусть, а удовлетворение, достоинство и гордость. Ведь долгие годы он пользовался величайшим доверием герцога и побывал с политическими поручениями у больших и малых властителей Италии – когда он завершал одну миссию, его уже ожидала следующая.
– Счастье, подлинное счастье, в том, чтобы создавать произведения, живущие не один день, a в веках, – сокрушенно сказал придворный кондитер.
– В таком случае подлинное счастье можно найти лишь в переулке котельщиков, – заметил молодой Гуарньеро, герцогский камер-паж, неизменно отдававший должное эфемерным творениям придворного кондитера.
– Счастье – это возможность жить ради цели, поставленной еще в юности, а прочие земные блага, по-моему, тлен, – провозгласил берейтор Ченчо, на котором лежала обязанность снабдить каждую лошадь из герцогских конюшен подходящей сбруей и седлом. – И потому я вполне мог бы почитать себя счастливцем, если бы хоть изредка слышал одобрение моим делам. Но как известно… – Он умолк, пожал плечами и предоставил другим решать, можно ли в таких обстоятельствах назвать его счастливцем.