В определенный момент прагматизм Гитлера стал сильнее идеологии, и он понял, что «отнять всё у промышленников и поделить» будет не самым эффективным способом привести в жизнь давно задуманный план полномасштабной милитаризации Германии. Таким образом, к 1930 г., еще не придя к власти, имея за спиной миллионы сторонников, но нуждаясь в поддержке людей из элит, Гитлер отошел от радикальной левой повестки «25 пунктов» чисто из прагматических соображений, когда, уже вознесенный рабочими, чиновниками и особенно отставными военными, мечтающими о реванше, на вершины политического Олимпа, он должен был убедить «крупную буржуазию», что защитит ее от классовой борьбы в обмен на молчаливое участие в возрождении Германии. «Пока капиталисты подчиняли свое авторитарное производство целям нацизма, Гитлер разрешал им стричь дивиденды. Но если начинали сопротивляться – он их уничтожал. Капитализм как частная собственность его не интересовал – интересовал капитализм как дисциплинированная авторитарная система производства» [197, с. 270]. Такой прагматизм в виде временного отхода от наиболее воинственных и спорных статей программы не был чужд и многим другим социалистическим лидерам – например, Владимиру Ленину.
Как уже говорилось ранее, социалисты представляют историю нацистской партии и восхождения Гитлера так, словно весь его путь был закидан лепестками роз, кои с обеих сторон ему щедро выбрасывали из корзин немецкие капиталисты, крупные промышленники и банкиры. Выдающийся американо-британский социолог, специалист по исторической макросоциологии, автор знаменитого четырехтомника «Источники социальной власти» Майкл Манн показал ложность такого представления в своем труде «Фашисты».
Манн, изучая, какие социальные слои более всего симпатизировали нацистам, пишет: «Германия отличалась от Италии, где в фашистском полуперевороте участвовал почти весь правящий класс. У немецких элит было много колебаний. В сущности, в отношении элит к нацизму отражалось отношение народа в целом. Менее всего поддерживали нацизм силы, причастные к современному капиталистическому развитию. Крупные промышленные и финансовые воротилы не сопротивлялись Гитлеру, но и не спешили ему помогать. Главную поддержку нацистам оказали ошметки старого порядка, стоящие в стороне от актуальной классовой борьбы» [197, с. 294]. И действительно, «среди нацистов было мало капиталистов: их было мало даже в окружении фон Папена, Шлейхера и президента Гинденбурга. Грегор Штрассер очень точно окрестил полуреакционное авторитарное правительство Шлейхера “кабинетом антикапиталистических мечтаний”. Еще меньше капиталистов примкнуло к нацистам. Часто утверждают, что встреча в Бад-Гарцбурге в октябре 1931 г. положила начало сговору между НСДАП и крупными немецкими промышленниками. Но Тернер утверждает, что на ней присутствовал лишь один крупный магнат, все остальные были мелкими предпринимателями или управленцами низшего звена. По-видимому, большинство капиталистов надеялись на консервативный авторитаризм, который сможет обеспечить дефляцию, отменить трудовые реформы и укротить Гитлера… По-видимому, больше всего симпатизировали нацистам владельцы крупных газет а кинопромышленники»