При этом он так пока и не говорит, чем именно ему нравится моя книга. Может, она ему вообще не нравится. Может, он ее и не читал. За таким напором обычно скрывается большое ловкачество. Бедствующий изгнанник сочувствует успешному американцу и упорно на том стоит.
Что ему нужно?
– И все же это не мне, а вам, – напоминаю ему, – закрыли путь в профессию. Несмотря на скандал, мне всемерно – фантастически – повезло. И живу в Верхнем Ист-Сайде, и добился условного освобождения убийц, заслуживающих снисхождения. Вот чем здесь оборачивается скандал. А вас наказали самым жестоким образом. Запретить книгу, не давать печататься, выдворить из страны – что может быть тягостнее и глупее? Рад, что вам по душе моя книга, но не надо разводить охи-ахи относительно того, в какое положение попадает cher maître, mon cher ami[57]. Что заставило вас написать скандальную книгу?
Женщина говорит:
– Зденек, расскажи.
– Что тут рассказывать? – отвечает он. – Сатира задевает их сильнее, чем ярый идеологический фанатизм. Я насмехался. Они ведь идеологи. Ненавижу идеологов. Вот чем вызвана их злоба. Вот чем вызваны мои сомнения.
– Ваши сомнения в чем? Объясните.
– В 1967 году я опубликовал в Праге небольшую безобидную сатиру. В 1968-м пришли русские, и больше меня не печатали. Что тут еще сказать? А когда я прочитал в библиотеке те глупые рецензии на вашу книгу, меня кое-что заинтересовало. Не их глупость, с этим все ясно. А то, что среди этих писак нет ни одного человека, которого можно было бы назвать умным. Когда подобные вещи читаешь в Америке, охватывает страх за будущее, за мир, за все.
– Страх за будущее, даже за мир, это я понимаю. Но “за все”? Стоит выразить писателю сочувствие по поводу глупых рецензий, и он ваш друг навеки, Сысовский, но теперь, когда мы с вами этот этап уже миновали, хочу послушать о ваших сомнениях. – Расскажи ему, Зденек!
– Да что рассказывать? По правде говоря, я вообще не уверен, что сомневаюсь. Возможно, никаких сомнений у меня нет. Но думаю, лучше бы были. – Почему? – спрашиваю.
– Я помню, как все было до вторжения в Прагу, – говорит он. – Уверяю вас, в Праге шестидесятых годов не могло появиться ни одной такой рецензии на ваши книги – планка была намного выше. И это несмотря на то, что мы, упрощенно говоря, считались просталинской страной, а США – страной интеллектуальной свободы.
– Зденек, он хочет услышать не про эти рецензии, а про твои сомнения!
– Успокойся, – бросает он ей.
– Человек задал тебе вопрос.
– Я отвечаю.
– Так давай же. Говори. Слышал, что он сказал: похвал с него уже достаточно!