Урок анатомии. Пражская оргия (Рот) - страница 176

вынашивал план приписать в Америке отцовские достижения себе. Но даже если предположить, что Сысовский в Нью-Йорке перекроил события, чтобы сыграть на чувствах собеседника, состряпав с дальним умыслом байку, способную зарядить меня в путь, все равно это не смягчает то чувство бесполезности и никчемности, которое я сейчас испытываю. Очередной замах всемирного масштаба – и личное фиаско, причем на этот раз я уложился в рекордные сорок восемь часов! А твоя собственная история – не кожа, ее не сбросишь, твои тело и кровь всегда с тобой. Так и качаешь ее по жилам до самой смерти – пропитанную сюжетами твоей жизни, круг за кругом, сочиняя ее, а она сочиняет тебя. Не стать мне великим деятелем культуры, не возвыситься еще и славными деяниями на благо литературы. Напутственная речь министра культуры на сорок минут о творческих девиациях и сыновнем почитании – вот и все, с чем я вернусь домой. Скорее всего, они заранее знали, что я приеду.

Интересно, кстати, Новак тоже все выдумал, как и Сысовский? Тот истинный чешский патриот, благодаря которому выжила страна, – может, это просто еще один персонаж фальшивой автобиографии, еще один вымышленный отец, сфабрикованный сыном ради красного словца? Сердцевина бытия сама по себе фантастична, а они еще нагромождают небывальщину, чтобы ее приукрасить.

За паспортной стойкой, рядом с дежурным офицером, чья забота – выпроваживать иностранцев из страны, стоит лощеный, холеный, изящный, знойный, похожий на перса, темноглазый тип примерно моих лет. На нем приталенный синий костюм, явно сшитый для него в Париже или Риме – таких костюмов здесь мне видеть не доводилось, ни на улицах, ни на оргиях. Человек европейского изыска и дамский угодник не хуже Болотки, поставщика шлюх для Новака. Красуясь своим английским, он просит джентльмена показать документы. Я протягиваю бумаги солдату, он передает их ему. Далее следует изучение биографических подробностей – вдруг, знаете ли, я не живой человек, а игра воображения, – после чего он поднимает глаза и, сардонически глядя сквозь меня, словно я стеклянный, подходит так близко, что я чувствую, как пахнет его масло для волос и лосьон после бритья.

– Ах да, – произносит он и подчеркивает свою значимость в картине мира улыбкой, призванной меня смутить, – благодушной улыбкой власть имущих. – Цукерман, агент сионизма, – говорит он и протягивает мне мой американский паспорт. – Для нас было честью, – заверяет он меня, – принимать вас, сэр. А теперь поезжайте обратно в свой маленький мирок за углом.

Коротко об авторе