— Нечего огурцы выуживать! — прикрикнула на меня тетя.
И тут она увидела лягушонка… Ну и досталось бы мне на орехи, если бы не добрый дядя Даукинтис. Заметив, что я подозрительно ерзаю на месте, тетя замахнулась, чтобы огреть меня по спине, но Даукинтис откашлялся и вежливо извинился перед ней:
— Ты уж не серчай, хозяйка. Видать, это мой грех. Рубаху на траву скинул, может, кто и забрался…
Тетя схватила со стола тарелку и, ни слова не говоря, выплеснула борщ в ведро, свиньям. Хорошо еще, в кастрюле чуточку этой вкусноты осталось. Все поели и разошлись: косари улеглись в холодке, тетя ушла доить корову, а я тем временем вытащил лягушонка из ведра, засунул в пустой спичечный коробок и немного погодя снова погнал Пеструху попастись.
Я радовался, что все обошлось, и мне было немного неловко оттого, что мы, подпаски, распевали такую неприличную песню про Даукинтиса:
Даукинтис охо-хо,
А старуха Даукинти́ха
Поросенка режет лихо…
Даукинтисы жили небогато, перебивались с хлеба на квас, а злым языкам лишь бы посудачить, посмеяться. Нынче Даукинтисы приобрели клочок земли у железной дороги и строили там домишко. Даукинтис помогал дяде землю вспахать, сена накосить, а дядя, который немного мастерил, в другие дни помогал Даукинтису на строительстве.
Пригнав Пеструху на выгон, я выпустил из коробочки лягушонка. Часто дыша, он убежал от меня и спрятался в траве. Я выманил его оттуда соломинкой, накрыл ладонью и стал смотреть, найдет ли он снова лазейку, чтобы удрать. И опять лягушонку удалось улепетнуть. Но тут произошло несчастье: по-видимому выбившись из сил, он впопыхах свалился в яму, что осталась от кола, к которому привязывали Пеструху. Я промерил былинкой глубину и с трудом нащупал ею дно. Бедный лягушонок — как ему должно быть там жутко! Я попытался откопать его руками, но глинистая земля была твердая, как кирпич. Как же мне вызволить лягушонка? Сам ведь не выберется, умрет с голоду…
Я набрал комьев глины и принялся бросать их в ямку. Надеялся, что лягушонок заберется на них и понемножку выкарабкается наверх. Осторожно кинул несколько совсем крохотных комочков, затем кусок побольше, еще крупнее… Припав лицом к ямке, стал вглядываться — темно, ничего не видно. Я кинул еще несколько комочков — лягушонка не видать, и все тут. Тогда я подсыпал земли еще чуть-чуть…
Я завалил яму едва ли не наполовину, а лягушонок как сгинул. Он, бедняжка, наверное, не понял меня и сидел на дне ямки до тех пор, покуда я не похоронил его заживо.
Что теперь делать? Я горько разрыдался, точно меня побили. Вечером проглотил всего несколько ложек супу — так нехорошо у меня было на душе — и встал из-за стола. В постели вспомнил, что завтра воскресенье, не надо будет пасти, я возьму лопату и непременно освобожу лягушонка. Только бы он, бедняжка, перетерпел как-нибудь ночь.