— Апалис, а это правда, что ты не любил нашего отца?
— Кто тебе это сказал?
— Накануне отъезда подошла ко мне в нашей деревне одна старушка и спрашивает: «Ты не Казюкас ли будешь?» Оказывается, это Дульке́не!.. Помнишь ее домишко?
— Как не помнить! Да ведь Дулькене — наша ближайшая соседка.
— И она тебя прекрасно помнит. Когда я сказал ей, куда собираюсь, она припомнила, как однажды, когда ты был маленький, отчитала тебя… Говорит, отец при смерти лежит, а ты крутишься в горнице и песни распеваешь. А когда тебя одернули, отрубил: «И пусть себе умирает». «Ну и бесенок твой брат», — сказала мне Дулькене. — Отвези ему привет от нас…»
— Well[4], может, и пел, — признал брат. — Не мог я простить отцу одной затрещины.
— Затрещины? Странно… — удивился я. — А родственники говорят, что наш отец был покладистым человеком.
— Может быть… Тем хуже… — не слишком-то охотно стал рассказывать брат. — Тебя еще на свете не было, когда у нас лавчонка в деревне была. Заветная мечта отца: земли, почитай что, и нет, думал он, здоровье неважное, может, хоть торговлей удастся перебиться.
Как-то раз в воскресенье, когда отец с мамой ушли в костел, я забрался в лавку, нашел там красивую жестяную коробку, открыл ее и взял оттуда одну конфету — ужасно дорогую, шоколадную… Боже ты мой, какой она мне показалась тогда вкусной! В жизни такой не пробовал. А запах!.. И наряжена в такую шикарную обертку, прямо принцесса… Первая бумажка просвечивает, как стеклянная. Под ней пестрая картинка — кажется, собака или кот с высунутым языком. А дальше — третья, серебряная, блестящая, как зеркало, вроде как из тонкой жести сделана, из нее можно даже колечко согнуть…
И под конец еще одна промасленная бумажка, впитавшая аромат шоколадки и как бы подгоняющая меня скорее отведать этот божественный, но запретный для меня плод.
Well, я так и думал, что будет ужасно вкусно, но то, что я попробовал, превзошло все мои ожидания. Ни одно знакомое мне лакомство не шло ни в какое сравнение с этим. Вот видишь, какой деликатес припрятали от меня родители… — криво усмехнулся брат.
— А тебе известно, сколько стоили эти конфеты? — вступился я за родителей. — Да за один килограмм бедняку понадобилось бы неделю горб гнуть.
— Но мне-то, ребенку, что до этого! — отрезал брат. — Ведь чем выше прятали эту коробку, тем сильнее хотелось мне добраться до нее… Конфету я тогда съел, а бумажки решил спрятать как сладкое воспоминание. Ровненько разгладил их и сунул под картуз. Брюки с карманами были для меня слишком большой роскошью. Вот почему все свои сокровища я таскал в шапке.