В таких условиях, когда верхи не только не могут, но и не хотят, история вершится на местах, и решительной инициативе снизу уже никто ничего противопоставить не может. Сопротивление способны оказать не власть предержащие, а другие, такие же энергичные и деятельные, готовые рискнуть своей карьерой, положением и даже головой ради некоей цели и идеи.
За сутки до выхода в море.
– Ваше высокопревосходительство, разрешите? – лейтенант Тирбах, опростоволосившийся при попытке захвата Распутина, рыл землю, стараясь реабилитироваться в глазах Непенина, плюнув на все условности и выполняя при нем обязанности жандармерии и контрразведки. – Адриан Иванович, Ваш приказ выполнен. Взяли прямо на квартире, сонного! Не ожидал нашего визита, не успел даже бумаги уничтожить. Всё, как вы говорили – списки боевиков подпольной организации, в основном на «Андрее» и «Павле», списки на ликвидацию офицеров. Вы там самый первый…
– Прекрасно, – ответил адмирал, обведя на шпаргалке Распутина жирным овалом и перечеркнув фамилию прапорщика по адмиралтейству Гарфильда. – Где он сам и что ещё сделано?
– Гарфильд сидит на гауптвахте. У него дома оставил мичманов из подплава – ребята крепкие и лихие. На «Андрее» и «Павле» подпольщикам выданы увольнительные, контрразведка будет их брать на берегу, подальше от кораблей.
Непенин коротко кивнул и впервые за неделю с наслаждением вдохнул полной грудью, словно невидимая смерть слегка ослабила хватку.
– Хочу поговорить с ним лично, – решил он после паузы.
Говорить пришлось не только с ним, но и с другими офицерами, заглянувшими «на огонёк» к скромному прапорщику. Среди них оказался любимец Непенина, капитан второго ранга Ренгартен.
– Что ж вы, Иван Иванович, – адмирал, кряхтя, присел напротив звезды радиотехнической разведки Балтийского флота, – совсем решили добить меня, старика. Чем же это я вам не угодил?
Ренгартен был бледен и напряжён, но голову не опускал и глаза не прятал.
– Мне не в чем перед Вами оправдываться, Адриан Иванович. Я никогда не скрывал свои взгляды и своё недовольство текущим положением дел в нашем богоспасаемом Отечестве. Единственное, о чем вы не знали, что давно, со времени позорного японского плена, я не только глубоко сочувствую революционному движению в России, но и считаю своим долгом всемерно помогать ему, если это не противоречит чести офицера. Не узнали бы и на этот раз, не заявись я домой к Гарфильду.
– Позвольте, голубчик, а какая же нужда заставила вас нарушить конспирацию?
– Я должен был лично сообщить Гарфильду, что отказываюсь выполнять задание ревкома и не буду передавать радиограмму или способствовать радиопередаче о выходе эскадры из базы.