Анна разжала кулак и опустила голову.
– Так нельзя, – неожиданно всхлипнула она совсем по-детски, – нечестно. Я никому не позволяла рисковать жизнью ради меня!
– Ну какая же это жертва? – улыбнулся Распутин и удивился тому, каким гневом загорелись её глаза. – Всё-всё! Молчу! Обещаю вести себя хорошо и не безобразничать, не рисковать и не нарываться. Ты, главное – доставь «бабушку» в целости и сохранности. Она нам должна еще одну сказку на ночь. Ну, с Богом!
Сжимая в кармане мужской курточки трофейный женский «браунинг», Ревельская, загримированная под мальчишку, сжавшись, словно пружина, прикусив губу, наблюдала, как деловито, не спеша Распутин выходит из парадной, как оборачиваются и рысят к нему трое штурмовиков, а он, бросив взгляд на двери парадной, резко ускоряет шаг и исчезает за поворотом, как сразу же срываются с места еще четверо и, не скрывая своих намерений, опрометью бросаются вслед. «Клюнули!»
– Послушайте, уважаемый! Постойте! Простите! Можно вас на минуточку? – голосили немцы, пробегая мимо дверей.
«Всё хорошо. Всё идёт по плану,» – прошептала Анна, унимая дрожь в коленках, толкая двери и вытаскивая коляску с мирно посапывающим банкиром, загримированным под дородную матрону.
Чувствуя, как прожигает спину взгляд штурмовика, сопровождающий удаляющуюся коляску, Ревельская, пересиливая горячее желание припустить со всех ног, пошла нарочито медленно, прогулочным шагом, стараясь всем своим видом излучать беспечность и скуку подростка, вынужденного проводить время с больной, старой родственницей. «Смотрит, не отворачивается,» – констатировала она, притворно нагнувшись, чтобы завязать шнурок на ботинке, и похолодела. Немец, уставившись на парочку «внук-бабушка», бросил папироску и сделал первые два шага наперерез. На противоположном конце улицы вдруг часто-часто затрещал пистолет. Штурмовик, развернувшись на ходу, со всех ног бросился на звуки выстрелов. Анна, оставив коляску, тоже автоматически сделала несколько шагов в том направлении, но вовремя одумалась, остановилась, вернулась к банкирской тушке и, проклиная её всеми женскими проклятиями, потащила вниз по улице, подальше от горячего места, вытирая кулаком маленькие солёные слезинки, катившиеся по щекам и не желавшие останавливаться.
* * *
Распутин вышел из парадного, насмешливо посмотрел на толпу штурмовиков, лицами похожую на гопоту девяностых, а одеждой – на клуб джентльменов, глянул на вечно затянутое тучами небо, поднял воротник и быстрым шагом пошёл прочь от этой кучки. Казалось, он испугался. Топот и шумное дыхание сзади подтвердили правильность манёвра – сработал стадный охотничий инстинкт, и дежурная смена соглядатаев увязалась за ним.