В кармане у меня лежал аттестат о среднем образовании – единственный диплом, полученный за всю жизнь. Но работать я не мог, мне не было четырнадцати. Пока что меня опять определили в школу. Поскольку я приехал из Парижа, то в обществе Вира занял исключительно высокое положение. Мальчишки мной восхищались. Да и девочки тоже. Каждое утро мы шли вместе по полям и пели каноном. Одна, особенно застенчивая, Дора Ожье, не отходила от меня ни на шаг. Я очень к ней привязался, но старательно избегал встреч с ее отцом. Старик с военной выправкой ходил на деревянной ноге и казался мне капитаном пиратов.
В нашем классе был еще один мальчик с аттестатом, плутоватый и проворный Браганти, итальянец. Мы с ним сразу подружились. Директор школы, мсье Маделин, не желая, чтобы два ученика весь год маялись от безделья и скуки, предложил нам открыть на паях типографию, одновременно зарабатывать и выпускать школьную газету. Мы дешево приобрели устаревший печатный станок и полустертые гарнитуры у местной ежедневной газеты. Там радостно избавились от старья, причем сделали заодно доброе дело школе. Предприятие оказалось прибыльным и увлекало нас как игра. Мы продавали свой листок, пополняли кассу кооператива и постепенно накопили достаточно, чтобы купить более современное оборудование. Таким образом, вместо школьной премудрости Браганти и я радостно осваивали типографское дело и гравюру, старались достичь наилучшего качества изображения, наибольшей четкости печати. Как видишь, я увлекся этим с тринадцати лет.
Старший брат Поль уже мог работать, и родители решили, что он станет помогать дядюшке Леону в благодарность за щедрую помощь и кров. Дядя торговал трикотажными изделиями в Вире и окрестных деревнях. Беда в том, что у Леона и Поля характеры были вздорные, а дядюшка не привык, чтобы ему перечили. Их непрерывные бурные ссоры не давали покоя домашним. И в один прекрасный день мама сообразила, как всех примирить: пусть вместо Поля к дяде отправлюсь я, более смирный и послушный. Тем более что среднюю школу я закончил, и она мне больше не нужна…Худшего наказания я и представить себе не мог. Меня лишили родной и любимой школьной типографии! Ради торговли, которая с детства вызывала непреодолимое отвращение. Я уж не говорю о несносной привычке Леона взбадривать подручных пинками под зад помимо нагоняев и выговоров. С коммерцией, положим, я бы еще со временем свыкся и освоился, но ежедневно терпеть публичные унижения не смог. Едва выдержал три недели дядиной тирании, сбежал и устроился на ближайший завод, соврав, что четырнадцать лет мне уже исполнилось. Местная электротехническая компания выпускала приборные доски самолетов для нужд французской армии. Да я бы согласился на что угодно, лишь бы не таскаться по рынкам с дядей. Но завод, как ни странно, по-настоящему полюбил. Вижу по твоему лицу: тебе невдомек, что хорошего может быть на заводе. Представь, там я открыл целый мир, новый и неизведанный. Встретил интересных людей. Я был еще мальчишкой, поэтому меня взяли учеником в электромонтажный цех, где работали одни женщины. Напрасно улыбаешься, я тебя разочарую: все они были значительно старше меня, так что о романах я и мечтать не мог. Зато выслушивал их исповеди, секреты и честно хранил их, чем чрезвычайно гордился. Благодаря тем девушкам я многое узнал о жизни. Одну из них, юную и прелестную, звали Сесиль. Ей было лет двадцать. Веселая, озорная. Много курила. Говорила: «Ты пока не мужчина, вот я и рассказываю тебе все. Будь ты постарше, я бы постыдилась». Или: «Поцелуй меня, Адольфо! Что ты такой неласковый? В губы целуй!» А потом хохотала. Ей нравилось смущать меня и дразнить.