Кундера: После войны Поль Элюар отвернулся от сюрреализма и стал крупнейшим создателем того, что я мог бы назвать «поэзией тоталитаризма». Он воспевал братство, мир, справедливость, счастливое завтра, он выступал за товарищество и против изоляции, за радость и против уныния, за невинность и против цинизма. Когда в 1950 году правители рая приговорили пражского друга Элюара сюрреалиста Зависа Каландру к смертной казни через повешение, Элюар подавил личные дружеские чувства ради торжества общественных идеалов и публично одобрил казнь друга. Палач убивал, а поэт пел.
И не только поэт. Весь период сталинистского террора был периодом коллективного лирического бреда. Сегодня об этом все напрочь забыли, а ведь это было самое главное. Люди обычно говорят: «Революция – это прекрасно, ужасен только порождаемый ею террор». Но это неправда. Зло изначально присутствует в этой красоте; ад уже таится в мечте о рае, и, если мы хотим понять суть ада, нам нужно изучить суть рая, из которого этот ад произрастает. Очень просто критиковать гулаги; но отвергать тоталитарные гимны, которые приводят к гулагу прямехонько из рая, – вот что по‐настоящему трудно.
В наше время люди во всем мире единодушно отвергают идею гулагов, но они по‐прежнему позволяют тоталитарным гимнам себя гипнотизировать и готовы маршировать в новые гулаги под ту же самую лирическую песню, которую распевал Элюар, воспарив над Прагой, словно архангел с лютней, покуда дым сожженного тела Каландры поднимался в небо из трубы крематория.
Рот: Для вашей прозы характерна постоянная сшибка частного и общественного. Но не в том смысле, что события частной жизни происходят на фоне политической жизни или что политические события вторгаются в частную жизнь. Скорее, вы постоянно показываете, что политические события управляются теми же законами, что и частная жизнь, так что вашу прозу можно назвать своего рода психоанализом политики.
Кундера: Метафизика человеческой жизни одинакова как в частной сфере, так и в общественной. Возьмите другую тему книги: забвение. Это же огромная частная проблема человека: смерть как утрата своего «я». Но что такое это «я»? Это сумма всего, что мы помним. То есть в смерти нас страшит не утрата будущего, но утрата прошлого. Забвение – форма смерти, постоянно сопровождающая нас в жизни. Это и есть проблема моей героини, которая отчаянно старается сохранить исчезающие воспоминания о любимом покойном муже. Но забвение – это и великая проблема политики. Когда великая держава хочет лишить небольшую страну ее национального самосознания, она прибегает к методу организованного забвения. Сейчас это происходит в Богемии. Сколько‐нибудь ценные произведения современной чешской литературы не печатались двадцать лет; двести чешских писателей попали в черный список, в том числе покойный Кафка; сто сорок пять чешских историков потеряли работу; наша история была переписана, памятники снесены. Нация, которая утратила знание своего прошлого, постепенно утрачивает самое себя. Так политическая обстановка беспощадно высветила обычную метафизическую проблему забвения, с которой мы сталкиваемся постоянно, повседневно, не обращая на это внимания. Политика обнажает метафизику частной жизни, частная жизнь обнажает метафизику политики.