. Но мне было двадцать три, и героем моих новостей был я. А сенсацией про меня было то, что я собирался создать нечто куда более потрясающее, чем автомобиль «Десото» 1956 года выпуска, или стиральная машина с сушкой Вестингауза, или даже атомная бомба. Я собирался производить будущее,
свое будущее, хотя и никоим образом не подозревая, что скорее мое будущее займется производством меня.
Но будучи категорически независимым сыном энергичных, законопослушных, в высшей степени ответственных и безупречно дисциплинированных родителей, юнцом, чьи студенческие годы, как и его детство и отрочество, прошли счастливо, без сучка без задоринки; будучи молодым счастливчиком, чья жизнь до той поры казалась благословенной свыше, я еще не имел опыта знакомства с тем абсолютно безличным противником личной воли, дожидавшимся за углом, чтобы схватить меня за хвост, этим великим вездесущим Анти-Тобой.
Поскольку в те беспечные годы, до того как вести самостоятельную жизнь, я по большому счету ни сном ни духом не знал о Законе 26 (известном также как ТЧСП – теория частотности скрытых последствий), который утверждает, что минимальное количество последствий не только всего сказанного или сделанного человеком, но всего того, что человеку не удается сказать или совершить, равно 26; и что эти 26 последствий происходят вдобавок к тем последствиям, которые человек готов предвидеть; и что эти последствия по необходимости диаметрально противоположны тем последствиям, которые человек надеется вызвать.
Вернувшись из армии в возрасте двадцати трех лет, я ничего этого не знал.
Вообще‐то обстоятельства моей демобилизации могли бы подсказать мне, как мало от человека зависит путь, по которому двинется его взрослая жизнь. Хотя я попал в армию по прошедшему после Корейской войны призыву[140], полагая, что мне придется служить два года, меня демобилизовали спустя половину срока по ранению, полученному на учениях пехотных частей в Форт-Диксе, Нью-Джерси: его последствия все сильнее ощущались в следующие после инцидента месяцы. Когда мне от боли стало невмоготу даже выполнять обязанности офисного работника в Вашингтоне, куда я был определен, меня отправили в мрачный военный реабилитационный центр, призрачный и уединенный комплекс деревянных строений неподалеку от столицы, в Форест-Глен, штат Мэриленд, где пациентами моего корпуса были в основном ребята с ампутированными или парализованными конечностями. На фоне их жутких невзгод мои собственные выглядели пустяковыми, и часто по ночам до моего слуха доносились громкие всхлипывания моих сверстников или ребят даже младше меня, клявших свою судьбу. В конце концов меня комиссовали по медицинским показаниям, и я так и не понял (даже прожив и проспав больше месяца среди юных жертв невероятных ударов судьбы), что радужные надежды и оптимистический настрой – это такие же фантазии, как то варево, что томится в котелке шизофреника-параноика.