И я не стану рассказывать вам о самом счастливом дне моего американского детства – 14 августа 1945 года, когда после трех с половиной лет жизни в суровых условиях мобилизации в Америке, воевавшей на двух фронтах на противоположных рубежах Восточного полушария, капитулировала Япония, наш последний враг. Или о самом радостном вечере моего американского детства, когда демократ Трумэн победил республиканца Дьюи на выборах 1948 года. Или о самом долгом и самом печальном дне моего американского детства, апрельском дне 1945 года, когда за четыре недели до окончания войны с нацистской Германией в Европе Рузвельт, с момента моего появления на свет четырежды избиравшийся президентом Соединенных Штатов, скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг в возрасте шестидесяти трех лет. Вся наша семья пребывала в скорби. Вся наша страна пребывала в скорби. С декабря 1941 года по август 1945 года американский ребенок жил не только в своей семье, в своем районе и в школе. Если ребенок был достаточно внимателен и любознателен, он жил в ситуации трагической катастрофы, охватившей весь мир. Ужасающим символом этой трагедии был простой, размером в половину автомобильного номера, флажок с золотой звездочкой, вывешенный в окне в честь сына, или отца, или мужа, погибшего на поле боя. Мать такого семейства обычно называли «Мать золотой звезды». На нашей улице в Ньюарке было две квартиры с такими флажками в окнах, и нам, школьникам, трудно было шагать мимо таких домов в веселом настроении, с каким мы обычно шли в школу.
Я, помню, задумывался тогда, как себя ощущает ребенок из такой семьи, который тихо, на цыпочках входит в объятый горем дом, потом вместе со всеми плачет за семейным ужином, ложится, потрясенный, вечером в свою кроватку и каждое утро в ужасе просыпается, не в силах вымолвить ни слова, в квартире за плотно зашторенными окнами и со скорбно вывешенным в окне флажком с золотой звездочкой, где в комнатах еще витают воспоминания и стоят наглядные напоминания о любимом, у которого недавно отняли всю его будущую жизнь. И как может осиротевший маленький человек и дальше оставаться самим собой, таким же, как прежде, ребенком? Я задумывался, каково это – продолжать жить и никогда больше не знать радости.
Спустя лет сорок, когда я писал «Театр Шаббата», я узнал это сам, попытавшись передать душевные муки скорбящих Шаббатов из Брэдли-Бич в штате Нью-Джерси.
Я не стану испытывать ваше терпение рассказами о библиотеке на Осборн-террас, филиале городской библиотеки Ньюарка, располагавшейся в миле от моего дома, и о том, как я мальчишкой каждые две недели гонял туда на велосипеде и брал книги на дом. Я вез книги домой, штук по шесть за раз, в велосипедном багажнике-корзинке. Я, как вы наверняка думаете, уже рассказывал эту историю не в одном своем романе. Никому уже не интересна история про мой велосипедный багажник-корзинку.