Этот Шаббат – такой же шкодливый, как Гамлет, который подмигивает жанру трагедии, откалывая шуточки так же, как Шаббат подмигивает жанру комедии, планируя самоубийство.
Но там, где любовь велика, а утраты реальны – это и его брат, и мать, и отец, и Дренка, любовница, которую он навещает каждый вечер, покуда она со стоическим равнодушием угасает на своем смертном одре, – там коварство исчезает. Даже Шаббат, дородный, хитрый, опрометчивый, страдающий артритом, поверженный, непрощаемый Микки Шаббат, отвратный и одетый как придурок, каков он и есть, вечно мечущийся между легкомысленностью и рассудительностью, между антипатией и меланхолией, между маниакальностью и шутовством, не умеющий сопереживать возвышенным моральным чувствам и достохвальным идеологиям всеобщего согласия, упрямый адепт антагонизма, а равно и человеческой слабости, неспособный освободиться от самого себя, – этот Шаббат бессилен перед ударами капризной судьбы.
Все эти пучины эмоций, в которые ныряет Шаббат, обусловлены полярными свойствами его натуры. То, что в клинической психиатрии называется «биполярным расстройством», – пустяки по сравнению с тем, что наглядно демонстрирует нам Шаббат. Попробуйте представить себе множество мощных диаметрально противоположных качеств, беззастенчиво нагромождаемых друг на друга, в результате чего образуется не команда игроков, но один человек, выступающий на сцене театра одного актера.
В отличие от Шведа Лейвоу из моего следующего романа «Американская пастораль», Шаббат – кто угодно, но только не безупречный сторонний наблюдатель. Скорее, он тонет в водовороте инстинктов человека, скрывающегося внутри человека: неуправляемого, не получившего оправдания человека – или лучше сказать, тугоплавкого человека, где тугоплавкий значит «стойкий к внешним воздействиям», «способный выдержать высокотемпературный режим». Тугоплавкость – не как патология, а как жизненная позиция. Тугоплавкий человек – тот, кто не будет ни к чему присоединяться.
Его тугоплавкий образ жизни – с неспособностью и нежеланием что‐либо скрывать и со свойственной ему строптивостью, и склонностью к сатирическому взгляду на мир, и привычкой все осмеивать, живя вне рамок благоразумия и вкуса и понося тех, кто соблюдает нормы приличий, – этот тугоплавкий образ жизни является исключительно его, Шаббата, ответом на реальность, где нарушаются любые обещания и где все подвержено тлену. Жизнь в неизменных разногласиях есть наилучший из известных ему ритуалов приготовления к смерти. В несовместимости себя и окружающего мира он находит свою истину.