— Она не сотрудница, Гурьева, она добровольно…
— Ну, ну… — я развернулся и пошёл к выходу.
— Не сотрудница, говорите? — сказала Ольга, и тоже пошла.
— Интересное у вас отношение к советским студентам, — сказала Надежда, и тоже пошла.
Такое вот дефиле.
Когда мы стали закрывать дверь, профессор позвал нас назад.
Но мы сделали вид, что не слышим.
— Куда теперь? — спросила Ольга, когда мы уселись в машину.
— Обедать теперь, — ответил я.
— А что с Жевдеевым?
— А ничего с Жевдеевым. Нам его пугать не нужно. Мы студенты, он профессор. Не те весовые категории. Но он сейчас сам себя пугать будет. И это у него получится. Вспомнит пятьдесят третий год, и начнет изо всех сил стелить соломку. Отправит на обследование всех, кто имел дело с биоматериалом. И сам будет обследоваться. В общем, посмотрим.
Я не стал говорить, что, случись иначе, Наташа могла бы умереть. Мне даже казалось, что она и в самом деле когда-то умерла.
Конечно, только казалось.
Глава 6
И вот пришел Мозес
31 марта 1976 года, среда
— Портфель почти полон, — сказала Ольга. — И даже немножечко больше. Но нужно думать о будущем.
И мы стали думать. О будущем, да. О будущем «Поиска».
В самом деле, принеси молодой талантливый автор рассказ, не говоря уже о повести или романе — раньше будущего года свет этот рассказ не увидит.
Обычная, впрочем, ситуация. Авторов много. Места маловато. Отсюда и очередь. И строгий отбор. Планка.
Планку мы держим. Как без этого.
Но.
Но есть опасение, что изюм из булки мы почти выковыряли. То, что копилось у писателей годами по тем или иным причинам, они послали нам, и мы сделали выбор. Сняли сливки. Теперь этот ресурс практически вычерпан. Впредь — только новое. Свеженаписанное. Но наш советский писатель непредсказуем. Вокруг плановое хозяйство, а он пишет по наитию. По вдохновению. По наличию свободного времени. По болезни. Да-да, по болезни: «Мне случилось крепко поломаться, два месяца я провёл в постели, и за это время удалось написать повесть» — и хорошую повесть, замечу. Но когда ждать следующую? Когда автор снова попадёт в аварию?
А снижать планку, переходить на подножный корм, публиковать повести второго и третьего сорта не хочется.
До самого недавнего времени у журналов был в запасе ход конём: публиковать переводы. Руководствуясь исключительно революционным правосознанием. И царская Россия, и Советский Союз Бернскую конвенцию не подписывали и права заграничных писателей не признавали. Кого хотели, того и переводили, кому хотели, тому и платили. Или не платили. Но в семьдесят третьем году Советский Союз, исходя из и т. д. и т. п. присоединился к мировому сообществу в области охраны авторских прав, и теперь вот так запросто буржуя у нас не опубликуешь. Разве что буржуя старого, умершего так давно, что на его романы всемирная конвенция авторских прав уже не распространяется. Жюля Верна, Александра Дюма или Теофиля Готье. Тех пожалуйста. Если, конечно, в их произведениях нет вредных для советского человека буржуазных составляющих, то бишь порнографии, чрезмерного насилия, мистики и религиозного дурмана, пропаганды чуждых взглядов и прочего, и прочего, и прочего. Причем границы того, что есть, к примеру, порнография, довольно размыты, и лучше бы в ту область не вторгаться совершенно.