Спецтираж будут печатать в Финляндии. Сорок тысяч экземпляров. С запасом заказываем. Что не разойдется в СЭВ (и в Финляндии тоже), пойдет в московскую розницу. По возвышенной цене. За качество. Этим и окупится финская типография, ещё и прибыль будет. Немалая.
Кстати, по итогам года все «поисковики» получили премии. И Лиса поставила вопрос ребром, мол, Чижик, я хочу выкупить «Ведьму». Имею право.
Но гладко было в планах. Оказывается, что вот так взять и купить у меня машину она не может. Закон не позволяет. Закон требует, чтобы я сдал машину в комиссионный, а уж она её в комиссионном и купит. В чём подвох? Помимо прочего и в том, что комиссионный магазин вот так запросто получит двадцать процентов от цены. За что ему двадцать процентов, спрашивается? «Ведьма» была в состоянии, близком к идеальному, её оценили в семь триста, следовательно, магазин отбирал у меня — у меня, Чижика! — тысячу четыреста шестьдесят рублей. Плюс оформление. Несправедливо. Дело не в деньгах, дело в принципе! И Лиса, тоже несправедливости не терпевшая, согласилась принять машину в дар. Наконец-то. Тут не сколько я молодец, сколько её семья. Захотела наложить лапы на денежки, те самые семь тысяч триста рублей. Братьям деньги нужны. Старший, Юрий, вот-вот квартиру получит, её нужно до ума доводить, обставлять. И младшему, Ванечке, в институт поступать, а это расходы.
Ну, и Лиса дрогнула. Не совсем, не до конца. Себе пять тысяч оставила, отдала только две триста. Тоже, знаете, сумма. И сказала — всё, дорогие. Дальше сами. Забрала последние вещи свои, и — адью.
А те и рады. Окончательное освобождение жилплощади. Для Ванечки. Юрий-то в феврале уже точно уйдет с семьею в новую квартиру, и Ванечка вдохнет свободно. А Надя посердится немножко, и опять даст денег. Юре на машину. Сначала Юре. А потом…
Ну, тут они ошибаются. Потома не будет. Всё. Приехали. Станция Вылезайка.
Думать я думал, но плясать не переставал. Баянист играл то вальсы, то плясовые, то даже танго. Девушки наши, в смысле, институтские, в танго не очень. А мы с Лисой и Пантерой и спелись, и сплясались. И показывали класс. И даже папенька тряхнул стариной. Ну, и Анна, конечно. Танцевать она умеет. Артистка!
И когда музыка смолкла и огни погасли, стало даже немного грустно.
Когда ещё повеселимся?
17 февраля 1976 года, вторник
— Я на лекцию не пойду, — сказала Наташа Гурьева. — У меня свободное посещение. С сегодняшнего дня, — и она показала Конопатьеву, нашему новому старосте, бумагу.
— Это серьезно, — сказал Женя. — Как у Штирлица. Пропуск везде.