[2]. План раскрывается между переменами блюд, Дягилев выражает надежду, что балет будет возобновлен. Но, говорит он, отчаянно не хватает денег и вся затея может сорваться. Им нужны спонсоры. И срочно. Вот в чем причина его гостеприимства.
Коко замечает, что Игорем овладевает уныние. Обсуждение постановки «Весны священной» — всего лишь увертюра к размышлениям обо всех его бедах. Игорь с содроганием вспоминает тот вечер. С тех пор некоторые критики считают, что его музыка — бессмысленный авангард. Будучи жертвой большевиков, Игорь в ужасе от того, что его назовут революционером. Другие же критики уже постановили, что его музыка реакционна и буржуазна. Он проиграл. Похоже, никому его музыка не нужна. Вдобавок жена больна, дети растут в изгнании, мать чахнет в России, потому что ей не дают визу, а коммунисты конфисковали все его имущество и все сбережения.
Наблюдая за ним, Коко, узнавшая от Миссии всю его историю, понимает, что его дендизм — это своего рода поступок. Так он маскирует глубокое чувство неуверенности и потери. Потери статуса и самоидентификации… Этот человек, думает Коко, держится из последних сил.
И Коко предлагает тост. Протягивая бокал к Игорю, она говорит:
— За «Весну»! — И все вокруг поднимают бокалы.
— За «Весну»!
На секунду Коко оказывается самой главной. Бокалы звенят, вибрируют, как долго звучащая нота метронома. Звон медленно стихает. Нота замолкает.
Тишина, все пьют. Игорь осознает, что вокруг снова звучат голоса, потекла беседа, заполняющая пустоту молчания.
— Знаете, я там была, — говорит Коко.
— Где?
Почти шепотом она произносит:
— В публике, на первом представлении «Весны».
Внезапно начинает казаться, что горит лишь та единственная свеча, которая стоит между ними.
Коко вспоминает театр, безумный вечер семилетней давности и дикие ритмы, которые пробирали ее до мозга костей. Трудно поверить, что сейчас она сидит рядом с человеком, который создал всю эту музыку.
— В самом деле? Это совершенно невероятно, — вздрагивает Игорь. Его захлестывает волна ненависти к себе. Вот еще один свидетель его позора.
— Я живо помню все, что было.
Игорь холодно отвечает:
— Я тоже.
Дягилев, который нечаянно услышал их разговор, добавляет:
— Ну-ну, ведь все это было прекрасно.
— В то время так не казалось.
— По крайней мере мы оба выжили, — говорит Коко.
— Да.
В этой женщине много от уличного мальчишки, думает Игорь. Как нагло она закидывает в рот устрицы. Он вспоминает героинь фильмов Чарли Чаплина. У нее такой жаркий южный темперамент. И необъяснимая грубость смягчается в ней чем-то милым и энергичным. У нее большой, выразительный рот. Кожа ее сверкает, вибрирует жизнью.