Ощущение этой родовой, кровной связи со своим народом, осознание того, что «еврей должен быть с евреями» (115), дает ему силы в самом финале, когда почва уходит из-под ног, вернуться к тому концу жизни, где все начиналось. И уже умирающий Мендель просит: «В общую… в камеру… Такую… где побольше… евреев» (119).
В рассказе «Песнь песней» (1915) Борух органично погружен в еврейскую среду. Быт местечка не гнетет его, наоборот, герою не нужна другая жизнь, но необходимость получить образование вырывает его из привычного окружения. Он попадает в новую среду уже взрослым, сформировавшимся человеком, со своей системой ценностей. И в этой среде он сталкивается с совершенно парадоксальной ситуацией: его не клеймят, не гонят, не избегают — его «учат» быть евреем.
Борух сталкивается с определенным стереотипом ожидания, который складывается в любом обществе и представляет собой некий набор эталонных действий, вариантов поведения и реакций определенного типа личности, в данном случае ассимилированного еврея.
Действие интересующих нас частей рассказа происходит, во-первых, в Европе, где представления о евреях существенно отличались от тех, что сложились в России, привыкшей к образу еврея-скряги, скупого ростовщика, готового на все ради выгоды, или несчастного вечно трясущегося еврейчика, картавящего и бормочущего себе под нос какую-то ахинею на непонятном языке, и во-вторых, в обществе русских интеллигентов, эмигрировавших или временно находящихся за пределами своей страны, прогрессивные взгляды которых сильно отличались от тех, что были характерны для общей массы (ср., например, крайнее воплощение стереотипа восприятия еврея, предложенное в рассказе «Мендель-Иван» — «человек — не то, что жид»).
В рассказе «Песнь песней» мы видим совершенно иной полюс стереотипа ожидания, точнее две взаимосвязанные его разновидности. С одной стороны, это образ еврея-борца, о котором говорит студент-революционер Алехин: «Еврей бунтарь и обязан быть бунтарем. Еврей, как более всех оскорбленный из людей, не смеет молчать, когда бьют человечество. Не может быть безучастным, когда есть пути к справедливости. Какой же вы после этого еврей! Вы какой-то выродок. Еврей — это горение, сплошное горение, а вы…» (192). А с другой стороны, романтический образ человека из народа легенды, причастного великим тайнам прошлого, навеянный библейской «Песней песней», образ, существующий в сознании юной дочки писателя, в которую влюблен Борух.
И Алехин, и эта девушка, даже не осознающая, что влюблена не столько в Боруха, сколько в восхитительный, овеянный ореолом таинственности образ, требуют от героя соответствия их представлениям, они не могут отказаться от них и принять Боруха таким, какой он есть. И герой оказывается в ситуации выбора.