Позволю себе высказать, наконец, еще одно, самое ужасное допущение. Быть может, Э. Крепдешин и есть моя подлинная мать, принимавшая в целях маскировки кошачьи черты И. Тимофеевой.
Признаюсь, все вышеизложенное вселило в меня глубокую тревогу. Что, если я сам некий гибрид кошачьей и человечьей природы? Тот факт, что я, будучи простым и к тому же довольно молодым котенком, так быстро научился писать, воспринимается мною как подтверждение человеческого начала, присутствующего в моем естестве. Находясь в отчаяньи, я использую теперь этот злополучный дар, чтобы побудить всех тех, кому дороги интересы общества, содействовать скорейшему выявлению истины, сколь бы пугающей она ни была.
Памяти Михаила Зощенко
Вот, дорогие мои товарищи и сограждане, говорят, у нас бывшие дворяне давно ликвидировавшись. Кого в расход, кого на Соловки, а кого вообще в Париж, спекулировать окурками. И пущай. Рабочему пролетарию все эти графья и бароны одно лишнее расстройство.
Конечно, раньше они жили чересчур развратно. Всякие там фиалки с георгинами. Кушали жареных курей и в Вертинского швыряли червонцы.
Нет уж, товарищи. Кончились теперь эти пережитки.
Кончились, конечно, да не совсем.
Третьего дня на нашей Розе Люксембург объявилась живая графиня.
Ей-богу-с.
Сумочка. Улыбка. Букетик. Бюст с позументами. Фильдекосовые чулочки. В общем, распрекрасная дама. Идет себе этот пережиток и цветы из букета нюхает. Я прямо затрясся от восхищения.
А у нас тут, забыл вспомнить, помойка образовавшись. И оттуда пахнет канализация.
А она, дура, конечно, этого не знает. И стоит очумевши.
И за помойкой, конечно, Колька Никитин, слесарь из нашего жакта. Он там женский пол лапает. Он, сучий кум, завсегда говорит проходящим дамам: «Дозвольте, говорит, проведу вас другой дорожкой». А сам, жаба, или за лицо поцелует или еще как. Прямо хоть плачь. Которые дамы нежные, те плюют ему в рожу. А он, сволочь, только утрется и обратно ласкает где ни попадя.
А она, дура, не знает этого. И на канализацию задумавшись. А оттуда, конечно, уже вылазит Колька.
Тут я быстро политику пригладил и к ней эдаким фон-бароном подкатываю и говорю:
– Дозвольте представиться: Михаил Квасцов, свободный маляр-художник. Оставьте, говорю, канализацию нюхать. Я вас отсюда другим путем выведу. Прямо на Клару Цеткин.
Она говорит:
– Мерси, говорит, очень приятно. А меня, говорит, графиней зовут.
И на меня с по-над бюста смотрит.
А у самой из рота лавандой пахнет. Ножки и ручки. И на ручке роскошная такая сумка.
Я, конечно, отвечаю:
– Ах ты, господи! Я и не знал, что у нас по Розе еще графини ходют. Монплезир и все такое. Дайте мне, ваше благородие, свою правую руку с сумочкой. А второй рукой цветы нюхайте. Я вас сейчас через бабу Нюсю проведу. Через ейный двор.