– Ваша забота трогает, – сказал я, отсчитывая про себя: сорок один, сорок два. – Но, право слово, шли бы вы лесом.
Каналина не удивилась ответу.
– Вы спрашивали себя, почему вас поселили в белой камере, а не сразу отправили на дыбу? Вы здесь, поскольку вас защищают и не хотят видеть разодранным на куски. Я сделала все, что могла. Помните: возиться до бесконечности с вами не будут.
– Спасибо за трогательную заботу. Если бы не ваш ручной монстр, я бы вообще сюда не попал. И кто же мой таинственный друг?
– Кто бы это ни был, покамест он не позволил Аденауэру ломать вам кости на дыбе, – огрызнулась Каналина. – Но, Галхэрроу, сегодня – последний шанс. Сообщите мне что-нибудь стоящее, иначе у меня не останется выбора. Я отдам вас Аденауэру.
Пятьдесят пять, пятьдесят шесть. Может, и правда, у меня остались еще друзья в Цитадели. Но, скорее всего, это банальная следовательская уловка. Очередная. Проблеск надежды на освобождение. Правда, больно уж Каналина злится. Видно, привыкла добиваться своего, а тут не вышло.
– Попросите моих таинственных друзей отключить фос, чтобы вычистить статику, – посоветовал я и продолжил упражняться.
Каналина ушла, и во мне зашевелился страх. Конечно, белые камеры – тяжелая штука, но тюремщики не учли мою привычку к одиночеству. В Мороке я проводил месяцы в компании одних лишь призраков, а с ними гораздо хуже, чем просто одному.
Когда на следующий день открылась дверь, я приготовился драться. Лучше биться до последнего, чем покорно идти на лютую пытку. Я уже натерпелся в Мороке и не собирался кричать от боли и слушать тупые вопросы, на которые не знаю ответов, – тем более вопросы от крысы-ублюдка. Но открывшие дверь солдаты целились в меня из кремневых пистолетов. Сразу восемь солдат. Кто-то явно старался избежать неприятных случайностей. Ребята с виду были опытные и понимающие, до чего может довести белая камера.
– Повернуться спиной, руки за спину! – скомандовал солдат.
– Нет, – возразил я.
Солдат не выглядел мерзавцем, упивающимся жестокостью. Обычный гражданин и семьянин, пошедший под ружье из идейных соображений. Но на Границе обычных граждан удается перековать.
Солдат нерешительно посмотрел на товарища и сказал:
– Нам велели передать: если хочешь, оставайся в камере, но завтра тебе принесут руку фраканца.
Моя железная, стиснутая в кулак воля вмиг покрылась ржавчиной.
– Ты о чем?!
– Не знаю. Мне приказали – я говорю.
Наверное, он догадывался, что приказ нехороший, – солдатам таких поручений лучше не давать – и потому кривился и цедил слова, но пистолет держал ровно.