– Нескоро он отсюда выползет, – заметил охранник. – А ты, наверное, сумел кому-то угодить, правильное сделал. Немногие возвращаются из серых в бурые. Правда, в серых наплыв в последние дни. Верно, ты, дружок, хорошо поболтал.
Я промолчал. Охранник оказался из тех, кто любит говорить, но не слушать. Хотя тюремщики все одинаковые.
Мы уже почти поднялись по лестнице, когда встретили пару чиновниц Цитадели в черных мундирах. В узком пространстве нам было не так-то просто разойтись.
– Эй, постойте-ка, – сказала одна. – Это заключенный из тридцать девятой?
– Да, и что? – отозвался охранник.
– Ведете его в четвертую?
– Нет, в пятнадцатую, на буром уровне.
– Мы сейчас засадили кое-кого в пятнадцатую. А этого велено перевести в четвертую.
– У меня приказ из Отдела, и он пойдет в пятнадцатую, – заявил охранник, разозленный тем, что подобный разговор приходится вести на лестнице.
– У нас тоже, – буркнула чиновница и показала бумагу.
– Странно. Мне выдали приказ всего десять минут назад.
– Чертовски странно, – хмурясь, согласилась чиновница. – Может, ошибка. Но все камеры заполнены. Наводок пошло столько, что за последние дни мы взяли половину городских торговцев пыльцой. Послушайте, пятнадцатая занята, так почему бы не посадить этого в четвертую и не поговорить с Кассо? Там и разберемся.
– Кассо лучше не злить, – заметил охранник. – Смотрите, если выйдет дерьмо, оно – на вас.
Чиновница пожала плечами. У нее имелся приказ. Лучшей защиты и придумать нельзя.
Четвертая после тридцать девятой показалась почти комфортной, а уж по сравнению с белыми камерами – и вовсе роскошной. Белые даже не были пронумерованы. Здесь же стояли кровать, стул, стол. Скромнее, чем в солдатских бараках, но все-таки.
Меня заперли, я посидел на стуле минут пять, и тут снова в замке повернулся ключ.
Дверь открыла женщина в солдатской форме. Вид у тюремщицы был необычный: маленькая, с круглым широким лицом и угольно-черными волосами, скуластая – явно уроженка дальнего запада. Весьма серьезная женщина с тяжелым мешком на плече. Она глянула на меня, едва не распахнула в изумлении рот, но справилась с собой.
– Вы Рихальт?
Я кивнул.
– Вам же должно быть пятьдесят. Вы точно Рихальт?
– Вообще-то, да.
– Хотя по расцветке можно угадать, – заключила женщина. – Вставайте, я сниму с вас кандалы. Меня послал друг.
– Кто?
– Зима.
Я не знал, относить ли Зиму к друзьям, но для перевода человека из белой камеры в бурую нужно было изрядно похлопотать. Женщина выдернула штыри, смыкавшие кандалы, уложила их на стол, а мне протянула мешок.