— Господа, может, ему дурно?
— Ему? — в восторге схватил бутылку Мишель. — Кретин! Ему — преотлично!
Он стукнул бутыль на стол перед Бурминым. На лице его проступил злой восторг.
— У меня появилась идея, госпо…
Не успел он договорить, как Бурмин повалился, сбив бутылку. Она треснула об пол. Шампанское зашипело, растекаясь.
— Бля… — уронил кто-то.
Все умолкли, пьяно собирая глаза.
Бурмин лежал на боку.
— Господа… — негромко начал Митя.
Как вдруг Бурмин перевернулся, выпрямил руки.
Не понимая почему, все трое отпрянули, толкаясь.
Вдруг всё тело его распрямилось, как дуга щёлкнувшего капкана. Взвилось в сторону окна. Треснула рама. Зазвенели осколки. Стало тихо.
Савельев громко икнул, встряхнув плечами.
Двери растворились в обоих концах сразу: на шум выстрела бежали лакеи. В распахнутом проёме был виден губернатор — он шёл быстрыми широкими шагами. Лысина в седом венчике была багровой.
— Что за безобразие! — старческим высоким голосом крикнул он. — Что за безобразие вы устроили в моём доме?!
…Потом они, конечно, протрезвели, но и тогда ни один не рискнул, боясь получить в ответ пригоршни «баб», «слюнтяев» и «тряпок», спросить остальных: «Что это такое было?» В конце концов, все в тот вечер были очень пьяны. А пьяным, как известно, мерещится.
Маменька и сёстры ждали в карете. Лиза танцевала последней, туфли достались таким образом ей — а с ними и фейерверк: она вышла с толпой на террасу. После душной залы здесь было зябко.
Невидимые ракеты шипели, взвиваясь. Лопались. Поднятые лица окрашивало то зелёным, то красным, то мертвенно-белым. В небе сыпались красные, зелёные каскады. Медленно падали. Крутились, сыпля искрами, колёса. Все ахали. Господа обменивались оценивающими замечаниями. Лиза не смотрела на фейерверк. Она смотрела на хвостатую звезду поодаль. Единственную настоящую среди этих, за которые было китайцу в Москве плачено, говорят, несколько сотен рублей. Комета как бы поглядывала на чужаков в своём небе. Будто выжидала чего-то.
Будто что-то обещала.
И это смутное обещание волновало Лизу до глубины души.
Рука обвила сзади талию. Горячая ладонь чувствовалась сквозь платье. Шею обдало душным винным запахом, ухо защекотали усы:
— Лизавета Иванна, — а дальше шёпот слился в пьяное горячее «пых-пых-пых».
— Вам не стыдно, Савельев? — Лиза не повернулась.
— Не стыдно, — не обиделся офицер. — Я положительный.
Она повернулась, и губы её тут же впечатались в… — казалось, к ним присосался мокрый колючий моллюск, и он пах вином. Лиза опустила голову, чтобы он отклеился.
— Будьте моей женой, — в промежутке между залпами успел Савельев.