Бахнуло сверху, ахнуло снизу, посыпались зелёные искры.
— Ну и грохот, — зажала уши Лиза, — сама себя не слышу. Завтра скажете. Меня маменька ждёт. — И, извиваясь среди нарядных туалетов, отдавливая носки господам, поспешила вон.
Вечер запнулся было о шалость, устроенную молодыми людьми. Но снова покатил своим чередом. После танцев гостям подали ужин. Потом все смотрели фейерверк. Потом наступил разъезд. На крыльце потрескивали огни.
— Ваш хвалёный Бурмин не остался даже ужинать.
— Зачем приезжать, лишь бы покичиться?
Образовалась обычная усталая теснота, пахнущая вином, табаком, духами. Туалеты дам смялись, а локоны обвисли. В плошках догорали и гасли фитили. Кареты с треском подъезжали и отъезжали в темноту. Всех повеселил допотопный громоздкий шарабан, громко жаловавшийся — на смазку, на дорогу, на собственный возраст: «Вельде карета!» Юркнули три девицы в волочащихся плащах (никто и не заметил, как на подножку встала босая нога), пролезла следом мать. Колымага со скрипом отъехала.
Губернатор и губернаторша прощались лишь с самыми важными гостями.
— Благодарю вас, — протянула ей руку из-под палантина генеральша Облакова. — Я и в Петербурге так не веселилась.
— Что ж, голубчик, с рекрутским набором… — тряхнул руку генералу губернатор. — Если что ещё могу сделать, только скажите.
— Не могу желать большего. Приношу ещё раз извинения за своих шурьев.
Губернатор вздохнул. Похлопал руку Облакова сверху своей, понизил голос:
— Ох, голубчик. Тут невольно в грех войдёшь — подумаешь: дай бог и правда война. Хоть делом займутся. Когда в городе столько молодых бездельников-офицеров, новый скандал уж не за горами. Помяните моё слово.
«Облакова генерала карета!» — гаркнуло в ночном воздухе. Фыркнули статные рысаки, подобранные в масть.
— Будем надеяться, что вы ошибаетесь, — улыбнулся Облаков, в свою очередь похлопал старика по руке.
Мари с шорохом втащила подол платья в экипаж.
В темноте кареты, среди знакомых запахов, весь вечер тут же показался ей далёким, не настоящим, приснившимся.
Рядом плюхнулся, скрипнул сиденьем муж.
— Было мило повидать Бурмина, правда, дорогая?
Он не видел лица жены. Покачал в темноте головой:
— Шесть лет. Что только с нами делает жизнь.
Карета дёрнулась и покатила.
Несвицкие дождались своей кареты. Мать и дочь сели по одну сторону. Отец — напротив.
На лице матери была озабоченность:
— Невозможный выбор. Эти Шишкины страшно богаты, все признают. Но боже мой, дед сам выкупил себя из крепостных!
— Мать зато хорошей московской фамилии, — вставил отец. — Я знал её отца, он был главой тамошних масонов. Очень учёный. Разорился вконец, правда.