В раздумье над виденным, оглушенный всей этой суматохой, я машинально направлялся к Кремлю, когда был внезапно остановлен преградившим мой путь материальным препятствием и словами: «Здесь не велено проходить». Это отрезвило меня от размышлений, я повернул назад и тихими шагами побрел к дому. На минуту остановился я пред трупом человека, расстрелянного в моих глазах несколько часов пред тем. Пылающие головешки, падая на него, зажгли его платье: он буквально жарился в своем соку, это зрелище поразило меня ужасом. Возвратясь домой, я передал все эти грустные подробности жене, которая умоляла меня не выходить более из дома.
На другой день рано утром ко мне вошел солдат-баварец в сопровождении управляющего князя Голицына, оба были в исступлении, кричали немилосерд<н>о, не понимая друг друга, так как первый изъяснялся на ломаном французском наречии, а второй исключительно владел русским языком. Я просил этих господ успокоиться и объяснить мне, по возможности, причину их спора. Солдат оказался кузнецом, его претензия состояла в том, что люди князя Голицына будто бы ограбили его телегу, оставленную им с сломанным колесом между домами князя и Власова, пока сам он ходил за подмогою. Он уверял, что, воспользовавшись его отсутствием, у него похитили шкатулку со всеми его инструментами, и клялся поднять весь дом вверх дном, если ему не возвратят пропажу. Управляющий же божился, что люди князя совершенно непричастны этому делу.
Я, в свою очередь, спросил баварца, по каким данным он обращает подозрение именно на людей князя, а не на людей дома Власова. Он не мог дать на это никакого ответа и просил меня приказать накормить его. Ему подали ветчины, которую он усердно принялся уплетать, не менее усердно запивая ее вином; затем он обратился ко мне с просьбою помочь ему в отыскании шкатулки в доме Власова. Я отказывался сначала, не желая вмешиваться в посторонние дела; но он уговаривал меня тем, что не может сам объясняться по-русски, и я хотя против воли, но наконец согласился.
Итак, мы отправились в дом Власова, где по первым вопросам моим людям, по их уклончивым ответам, по нерешительности и замешательству их я тотчас убедился, что они-то и есть виноватые. Солдат-баварец предъявил требование, чтоб тотчас ему отперли конюшни, сараи, подвалы и все закоулки, где он подозревал присутствие злосчастной шкатулки; но все его поиски оказались тщетными. А она находилась весьма близко, маленький пруд, лежавший у дома, скрывал ее под своею плесенью.
Исследовав все мышиные норки в доме, баварец заметил, что ему еще не были отперты конюшни, согласно его приказанию. Грозным движением он указал на запертую дверь, и люди немедленно исполнили его волю. К величайшему нашему удивлению, мы увидали в стойле лошадь, покрытую военным чепраком. Кузнец воскликнул, что это непременно французская полковая лошадь, хозяин которой, по всей вероятности, убит. Осматривая внимательно лошадь, я, напротив, пришел к убеждению, что она из русской армии, судя по форме буквы, служившей ей меткою. О чем и сообщил баварцу. «Это значит, — сказал он, — что в этом доме спрятаны русские солдаты». Я, право, не знал, что ответить на это, когда почувствовал, что кто-то тихо трогает мои руки, которые я держал сложенными за спиной.