Повернув голову, я увидал перед собою человека, который с умоляющим жестом и взором сказал мне: «Лошадь эта принадлежит моему брату; он болен и лежит в моей комнате». Тогда все стало мне ясно, и я обратился к баварцу с объяснением, на которое он ответил следующим восклицанием на своем ломаном диалекте: «Пленник мой, лошадь, седло, оружие — все это мне; я хочу взять моего пленника!» Его позвали, и тогда предстал перед нами высокий бледный мужчина, дрожавший от лихорадки в своей голубой шинели.
Едва он сошел с лестницы, баварец вытащил свою шпагу с намерением проколоть ею несчастного; но я поспешно бросился между ними, и мне посчастливилось отвратить удар. Баварец продолжал кричать, что пленник его. «Побойтесь Бога, — сказал я ему, — чего хотите вы от больного»; потом, обратившись к русскому солдату, рукою указал ему на дверь, из которой он пришел, и, выражаясь, как умел, по-русски, советовал ему вернуться в постель. Он отлично меня понял и удалился, видимо, довольный тем, что поплатился одним страхом. Происшествие окончилось, таким образом, к выгоде кузнеца, он променял дрянную шкатулку на добрую лошадь.
Конец дня прошел без других событий в нашем квартале; зато в других частях города виднелись столбы пламени и дыма, и легко было догадаться, что эти пожары происходили в силу задуманного плана сжечь город. Исполнители этой меры были снабжены ракетами, которыми они бросали в окна того дома, который решали зажечь. Стекло разбивалось вдребезги, зажигательный снаряд попадал внутрь дома, слышался взрыв, похожий на выстрел из хорошо заряженного ружья, затем поднимался столб дыма. Несколько минут спустя весь дом уже был охвачен пламенем. Для деревянных, неоштукатуренных домов употреблялся снаряд другого сорта — это были ракетки, по наружности совершенно обыкновенные, в размере пальца. К ним веревками прикреплялся кусок дерева, род спички с заостренным концом, который втыкался между балками дома. Я говорю об этом с полным знанием дела, имев случай вытащить две из подобных машин, еще не загоревших<ся> или которых не успели еще зажечь.
..Ночью, часу в первом утра, нас разбудил шум экипажа, остановившегося под нашими окнами. Я не мог придумать, кто решился выезжать из дому при подобных обстоятельствах, особенно в эту пору, когда услыхал, что меня зовут по имени. Голос кричал: «Это я, Ториак; прошу у вас приюта, потому что мой дом горит!» Я побежал вниз и отпер дверь. Мой ночной посетитель вошел, внес чемодан и, поставив его в нижней комнате, сказал, что он поедет за господином Дамоном и его гувернанткой, синьорой Бабеттой, которые также просят у меня убежища. Я ему отвечал на это, что в подобные минуты первым долгом каждого есть оказание услуги своим ближним и что они встретят радушный прием.