Господин Ториак уехал и вернулся через час в сопровождении господина Дамона и синьоры Бабетты. Я позвал прислугу, которая не покинула меня, и велел постлать постели в большой комнате, с выходом прямо в сад; я поместил там гостей своих как можно лучше. Господин Дамон рассыпался в извинениях за смелость, с которою он распорядился так бесцеремонно моим домом, после чего представил мне синьору Бабетту и, будучи большим лакомкой, начал воспевать ее поварские достоинства, особенно в приготовлении картофеля под соусом tomate. Я ему отвечал, что синьоре Бабетте, по всей вероятности, придется подвергнуть свои таланты испытанию, так как в будущем нам предстояло употреблять картофель вместо супа, соуса, жареной и вареной говядины и даже вместо десерта! «Ah! questo a troppo forte!»[112] — воскликнул бедный господин Дамон и принялся глубоко вздыхать.
Впрочем, нужно познакомить читателей, — если таковые найдутся, — с этими двумя оригиналами, судьба которых, сверх всякого ожидания, слилась с нашею во время этих печальных событий.
Начну с мужчины, так как на стороне бороды — могущество. Господин Дамон, несмотря на свое римское происхождение, не был ни Сцеволой, ни Горацием Коклесом, но был величайшим трусом, какого мне только случалось встречать; замечательный живописец, сделавший в Москве и в Петербурге много, и очень хороших, портретов в роде Лампи. Ему было около шестидесяти лет, и он мог бы считаться красивым стариком, если б не неопрятность — последствие его непреодолимой лени — не делала его отвратительным. К этим двум недостаткам следует причислить скупость, в которой он превосходил Гарпагона[113]. Рубашка его, жилет, но в особенности же халат мышиного цвета носили на себе следы неумеренного потребления табаку, а лень его позволяла лишь очень умеренное употребление носового платка, всегда свидетельствовавшего о своей долгой службе.
Синьора Бабетта была уроженка Граца, в Богемии, и болтала по-французски и итальянски, но с акцентом и гнусе-нием, достойным синагоги. Она была высокого роста, брюнетка и худая, нос ее постоянно был замазан табаком по примеру господина ее; голову она повязывала платочком, из-под которого выбивались пряди причесанных черных волос; платье она носила пестрое, ситцевое, и за поясом был заткнут полотняный платок с белыми и синими полосками, в течение нескольких дней бывший в употреблении господина Дамона; но синьора Бабетта находила, что он еще не достигал достаточной степени нечистоты, чтобы подвергнуть его мытью. К дополнению этого туалета она была обута в старые сапоги господина Дамона; но, несмотря на все это, Бабетта была для него кладом: она брила, причесывала, одевала, готовила ему кушанье, и каждый божий день он посылал ее к меняле узнавать, по какому курсу ходят золотые. Когда она находила возможность приобресть несколько денег, она покупала или продавала, смотря по обстоятельствам. Дамон так боялся воров, что он превратил Бабетту в ходячий сундук: он на нее надел, навсегда, кожаный пояс, в котором хранились его милые империалы