Следующий день прошел спокойно. Только к вечеру мы увидали клубы дыма, поднимавшегося из-за конюшен князя. Я немедленно отправился на место пожара и просил княжескую прислугу помочь мне в тушении этого зародыша пожара; но никто не двинулся. Я потребовал шест; наконец, мне сделали милость — принесли предлинный шест, которым мне удалось сбросить на землю горевшие доски. Таким образом, я отделял дом князя от опасного сообщения.
Довольный, что мое предприятие удалось, я вернулся домой. Мы располагались очень мирно разговаривать, когда я услышал голос моей падчерицы <Леонтины>: «Посмотрите, папа, дом князя горит!»
Я побежал в залу и увидал правильную иллюминацию; все оконные рамы, без исключения, горели. Дом князя был каменный, кроме полов, которые еще не успели загореться; я понял, что княжеской прислуге велено было поджечь, поэтому они отказались помочь мне. Но от кого же исходил этот приказ? Этого я никогда не мог узнать, но я сделался осторожнее. Чтоб не быть застигнутым огнем врасплох во время сна моего семейства, я сторожил всю ночь, но, несмотря на мои предосторожности, на другой день в четыре часа пополудни загорелась конюшня. Нужно было вывести лошадей и экипажи. Так как пожар занялся со стороны выхода, приходилось выламывать заделанную дверь, выходящую в переулок. Все имущество отвезено было к соседнему дому, которому, впрочем, также угрожала опасность вскоре сделаться жертвою пламени.
Мы наложили на экипаж самые необходимые обыденные вещи и оставались посреди улицы, не зная, что предпринять. Сотня солдат шла в нашу сторону с барабанным боем. Они остановились и составили ружья в пирамиду. Прямо против нашего жилища стоял большой дом, окруженный двором и садом; двор защищен был с улицы решеткой, и у дверей ее стоял, беспечно прислонясь, молодой человек восемнадцати или двадцати лет, который, на свою беду, привлеченный, может быть, любопытством, услыхав барабанный бой, вышел за ворота. На нем был надет яркий красный жилет, следовательно, очень видный. Эта особенность обратила на него внимание пронырливого солдата, закричавшего: «Вот поджигатель!» Другие вторили ему: «Да, да, посмотрите, на нем пунцовый жилет! Он поджигатель, его следует расстрелять!»
Я старался унять их, доказывая им, что этому несчастному мальчику поручено стеречь господский дом, что он совершенно невинен в возводимом на него обвинении, но я нисколько не успел отвратить их от страшного намерения. Видя, что я не могу уговорить солдат, я обратился к офицерам, которые отвечали с невозмутимым хладнокровием: «Оставьте, сударь!» — смеясь над моей филантропией. «Но, господа, здесь есть женщины, молодые девушки, не допускайте преступлению совершиться под их глазами». — «Будьте покойны, — получил я в ответ. — Они ничего не увидят; мы его покончим штыками».