Скоро после того, как Наполеон перешел чрез наши границы, заговорили в Москве, что едет к нам покойный император. Все засуетились, что-то скажет царь. Приехал он сюда около половины июля, поздно вечером, прямо в свой Слободской дворец, что в Лефортово. Объявлено было, что на другой день царь будет держать речь народу и всем сословиям и что во дворец всех пускают. Пошли и мы с матушкой. Народу было видимо-невидимо — и дворян, и купцов, и крестьян. Стал говорить царь, что вот идет на нас враг и что всем надо твердо стоять за землю родную. Прослезился он и молвил: «Помогите». Все заплакали за ним и закричали: «Бери, что хочешь, веди нас!» Рядом с нами стоял мужичок в сером армяке, в лаптях, невзрачный такой, на вид гроша медного не стоил. Вдруг он крикнул: «Батюшка, отец родной, не побрезгай, прими от меня пятьдесят тысяч!» Многие даже на него обернулись.
Не прошло и месяца, как узнали мы, что Смоленск взят и что Наполеон идет к Москве, и начала Москва пустеть, а уж после Бородинской битвы все стали из нее выбираться и спасать свое добро. Начальник же Кремлевской экспедиции Петр Степанович Валуев ничего не трогал из Кремля, да вдруг, никак дня за два до вступления сюда Наполеона, приказал все вывозить из Оружейной палаты. Пошла суматоха; уложили все кое-как и увезли, уж не знаю, куда. А 1 сентября преосвященный Августин служил обедню в Успенском соборе. За обедней мы не были, а попали на молебен Пресвятой Божией Матери Владимирской. Преосвященный увозил ее икону с собой. После молебна стали все к ней прикладываться, словно на прощанье, что покидает она Москву. Стон стоял в народе, и у преосвященного слезы были на глазах. Как все приложились, подняли икону и внесли ее в карету архиерея. Народ за ним побежал и проводил его по всей Красной площади. В тот же день была вывезена из Москвы и икона Иверской Божией Матери.
К этому времени не только Москва, но и Кремль осиротел. Осталось в нем всего шесть семейств из дворцовой прислуги да наше седьмое. Матушка думала уйти в Сокольники. У меня там долго жил дед при сокольничей команде. Она издревле была заведена, и уничтожил ее император Александр лишь в <18>22 году. Дед шил клобучки на соколов, и жил он в собственном домике, а как умер, отказал дом свой и клочок земли тетке, родной сестре моей матери. Тетка-то проживала в Алексеевском монастыре[131], а как стали подходить французы, перебралась к родственникам в село Измайлово, а мать думала перейти в ее дом, благо он стоял пустой, да уж потом рассудила, что не из-за чего с места трогаться. «Если, мол, придут злодеи в Москву, так и в Сокольники дорогу найдут. А лучше там остаться с моими сиротами, где Господь Бог приютил». Так мы и остались.