К ночи прилегли мы на полу, а когда проснулись — и видим, что французы все сидят около стола. Иной припадет к столу и задремлет, а который проснется, опять подгорюнится и смотрит так угрюмо. Поутру отец вышел на улицу и, как вернулся, говорит матери: «Хорошо, что эти нас не тронули, да ведь целая их армия здесь, и в городе ад кипит. Неровен час — пожалуй, головы не снесем. Береженого Бог бережет: уедем хоть в Королево». Уж тут укладываться было нам недолго: заложили лошадей, кой-что сунули в телегу и поехали.
Подъезжаем к Покровской горе и видим около нее волненье, и конные и пешие, а штыки так и блестят на ружьях. Сильно мы сробели. Батюшка правит: он остановил лошадей, да уж не знает — назад ли ему повернуть, вперед ли ехать. Тут подскакали к нам двое и кричать: «Свои! Свои!» Глядим — казаки: наше войско подошло к Смоленску.
Взобрались мы на гору; видим пушки, фуры, и среди их стоит икона Царицы Небесной, что наши увезли накануне Преображения, когда Наполеон брал город. Помню я, как увидали ее отец и мать, так и упали перед ней на колени. Мать горько заплакала: «Вернулась Ты, — говорит, — к нам, Заступница, не оставила нас!» — и нам приказала помолиться и приложиться к иконе.
Натерпелись французы, да и наши, сердечные, немало горя видели: совсем измучены были. Лежали тут раненые и пить просили. Отец сбежал к речке, зачерпнул воды шапкой и принес им. Солдаты говорили, что нечего нам бежать, что теперь французы уж никакого вреда не сделают, и два казака вызвались идти с нами на нашу квартиру: «Они, мол, нас побаиваются».
Вернулись мы домой, и казаки с нами. На казаков много жаловались: они, говорят, тоже грабить-то мастера были; а нам попались добрые люди — крест у них на шее был. Попросили у матушки: «Нет ли, мол, хозяюшка, хлебца перекусить? Давно в рот его не брали». А она говорит: «Нет, родимые, а сварила я на дорогу крупеника[25], так кушайте на здоровье».
Ночевали они у нас. Не помню, в эту ли ночь или на другую, крепко мы спали, как вдруг загремели взрывы. Это Бонапарт-злодей как уходил, так велел порохом крепость взорвать. Да всего-то уничтожить не удалось: 17 башен уцелело.
Мы думали, что с ума сойдем от страха либо до утра не доживем; да сжалилась над нами Царица Небесная: тем же утром вошли наши в город, и перед ее святою иконой служили на площади молебен.
II. Рассказ смоленского мещанина А. И. Сныткина
Мне было 16 лет в Двенадцатом году, а сестра была старше меня и уже замужем. Муж ее был очень болен. 3 августа проскакал по Фурштадтской верховой казак и кричал, чтобы все спасались в крепость, что Наполеон на нас идет. Как услышала это бедная сестра, так просто обомлела. Куда деваться с больным? Да муж велел ей сам оставить его на власть Божью и уходить с детьми, а дети-то были мал мала меньше. Делать было нечего: забрала она их и ушла к матушке и ко мне: «Куда вы, — говорит, — туда и я». Мы жили тогда в своем доме на Свирской, и она недалеко.