Велел хозяин все укладывать и уехал в Рязань с женой и детьми.
Как спустили мы их со двора, начали все прибирать в доме. Что в землю закапывали, что в погреба уносили. В тот же вечер поднялась страшная суматоха в городе, казак повестил, что Бонапарт уж близехонько, а мы все убрать еще не успели. На другой день поднялись мы ранехонько. Как теперь помню: стоят у нас на дворе сундуки и винные бочонки, и снуем мы все из дома в погреб, как вдруг словно гром ударил, и полетела бомба. Так мы и присели. Как опомнились маленько, хозяйка говорит: «Живей! А то не успеем!» Принялись мы опять за дело. Приказали мне нести в погреб оловянные тарелки. Прибежала я с ними, и только что хочу спуститься с лестницы, просвистела у меня пуля мимо уха, я крикнула и полетела в погреб.
Подняли меня. Порядком я ушиблась, да этого не почуяла сгоряча: не до того было. Уж после разглядела синяки по всему телу. Пошла опять работа своим порядком, а над головами все свищут снаряды, и загорелся город в разных местах, страсть! Вдруг видим мы: со двора потянулись телеги с ранеными, и выбежали мы их посмотреть. Где они проехали, остался по улице кровавый след, а они, сердечные, стонут. Которые говорят: «Сжальтесь, предайте нас концу!» А которые просят, Христа ради, испить. Сердце просто повернулось, глядя на них. Хозяйка наша скупа была, а уж тут ничего не пожалела; заплакала и крикнула: «Откупоривайте бочки! Разносите вино! Кто сколько хочет, пусть пьет на здоровье». Остановились телеги, а мы стали живо разносить вино и воду раненым и солдатам, что их везли.
Становилось от часу не легче. Летели на нас черные ядра и бомбы, что вороны. Хозяйка говорит: «Нет, своя голова дороже. Чего не успели убрать — так и быть, а надо уходить отсюда». Стали мы одеваться: приказали мне надеть три рубашки одна на другую да два платья, а в руки мы взяли, что съестного было.
Пошли мы прямо к Днепровским воротам отслужить напутственный молебен. Входим в церковь, а она полнешенька народом. Все тоже с узелками да с кузовочками, в путь собрались да тоже пришли за молебном. Ждали священника — отца Никифора. Уж он был старичок; пришел он, облачился, и начался молебен. Все стояли на коленях. Вдруг посыпались снаряды, и ядро ударило в соседний дом, так что в голове зазвенело. Отец Никифор вошел в алтарь, вынес из него золотой крест и говорит: «Именем Божиим и Пресвятой Его Матери благословляю вас, православные, на счастливый путь. Идите». Все зарыдали, поклонились пред образом и ушли.
В этот год всего народилось видимо-невидимо. На мосту продавали яблоки, а уж в этот день не до продажи было. Купцы разошлись, и яблоки рассыпаны по мосту. Мы и набрали себе в подолы. Перебрались через гору и видим, лежат рядами раненые. Молят: «Православные! Дайте душу отвести, в горле пересохло». Мы им отдали все наши яблоки; и так они, бедные, им обрадовались.