марш! — и хлоп его по голове».
Ополчение 1812 года представляло ужасное неравенство влетах и росте. Обмундировано было в полушубки и фуражки с крестами из латуни и вооружено пиками. Вся экзерциция заключалась в команде: шапки долой! И если какая шеренга ровно скидала их, то почиталась лихо обученною. Эти «крестоносцы», рать-сила могучая, с своим смертоносным оружием: кусочком заостренного железа, взоткнутым на палку, могли бы выбрать своим девизом слова: без обиды ближнему!
Впрочем, я говорю про виденное мною Калужское ополчение; в других губерниях, говорят, было оно лучше сформировано и храбро дралось. Последнему обстоятельству дóлжно верить. Солдат дерется храбро, или новичок, или хорошо обстрелянный; но кто раз видел, как валятся около его товарищи, кто только ознакомился с кровью и воплями умирающих, тот непременно будет трусом до третьего или четвертого сражения: к таким пирушкам не вдруг привыкнешь!
Батюшка мой, из екатерининских гвардии прапорщиков, в ополчении переименован был в поручики и по малочисленности офицеров командовал батальоном. Прежняя его служба заключалась в двух или трех поездках в Петербург, покуда получил офицерский чин при отставке[68]. Потом он женился, прожил лет двадцать в деревне, запасся детками и вдруг нежданно, неведанно очутился в военной службе и запустил усы! Одного только недоставало: ополченного мундира! Бывало, просто в спальном тулупчике батюшка выйдет пред свой батальон, скомандует: «Шапки долой!.. Здорово, ребята!» — и дело кончено. Таким образом без браноносного мундира прослужил он два месяца и в октябре уволен в отставку, по уважению к многочисленному малолетнему семейству. Все время службы своей батюшка простоял с ополчением верстах в 60 от Симоново, в чугунном заводе помещицы Гончаровой. Там-то иногда происходили у них преуморительные анекдоты, из коих один хочется мне рассказать.
Однажды является к ним сотский с донесением, что французов видимо-невидимо, тысяч десять, пришло в их село и расписывают квартиры. От завода село было в 10 верстах. Сделалась ужасная суматоха, собрался военный совет. В заводе стояло всего два батальона. Другим командовал какой-то худощавый высокий майор, прозванный по длинноте Колбасою. Колбаса был человек храбрый, отец мой — трусливого десятка. Первый доказывал, что надобно сразиться, что он спрячет свое войско в заводе за плетнями, а когда французы пойдут мимо, то ратники сквозь плетень вдруг всех их посадят на пики. Напротив, батюшка не одобрял такой военной хитрости и советовал бежать, доказывая, что два батальона не сладят с 10 тысячами.