Как я опамятовался и сотворил молитву, услышал в церкви вопль и рыдание — сам неутешный, должен я был утешать; в исходе же 2-го часа последовал еще удар; чего опасаясь, хотя прочие и намерены были выйти из храма Божия вон, дабы не подняться всем на воздух, но от сего удержались.
После сего, по воле Божией, при ясном, безоблачном небе во всю ночь шел проливной дождь или, лучше сказать, ливень, так что улицы и каналы не могли вмещать в себя воды, и во время этого дождя последовал третий удар, четвертый же и пятый гораздо слабее, почти похожие на ружейные выстрелы. Сим выход неприятеля и кончился, а с ним и время страдания нашего.
Я тогда же совершил теплое моление со всеми пребывавшими во храме как верном пристанище, что Господь освободил царствующий град от врага и что, спасши меня во время мора московского, чудесно сохранил и от смертей, коими я угрожаем был в шестинедельное пребывание Наполеонова войска в Москве, и наконец в преклонной старости моей привел меня видеть и совершенное спасение и славу Отечества моего.
Исторический, статистический и географический журнал, или Современная история света. 1826. Ч. 2. Кн. 2. Май. С. 101–107.
Князь Н. Б. Голицын
Материал для истории
Московского пожара в 1812 году
Всякому известно, что непрерывное отступление русских армий от Немана до Днепра и далее навлекло на главнокомандующего Барклая де Толли сетование и недоверчивость тех, которые не могли разгадать его мысли — завлечь неприятеля в сердце России, чтобы вернее изготовить ему гибель, между тем как мы должны были с каждым днем более усиливаться, сближаясь к центру, где сосредотачивались силы, средства и запасы государства. Этот дух в особенности начал обнаруживаться после оставления Смоленска. Напротив того, князь Багратион, который, как известно было, не вполне одобрял систему отступления и жаждал сразиться с неприятелями, пользовался большей популярностью и был превозносим. Находясь при его особе, я был свидетелем, как по прибытии в Вязьму (15 августа) некоторые гвардейские офицеры, принадлежавшие к свите генерала Барклая, приехали просить князя, чтоб он их прикомандировал к себе[93]. При этом случае разговор зашел о критических обстоятельствах того времени; князь Багратион, соболезнуя всем сердцем об успехах неприятеля, зашедшего так далеко в родную землю, подавал, однако, надежду, что можно будет не допустить его до Москвы. Но тут он прибавил с особым выражением: «Впрочем, если бы случилось (чего Боже сохрани!), что враг дерзнет осквернить присутствием своим святыню Московскую, то я знаю достоверно, что, по старому русскому правилу, Москва будет предана огню и французам доведется торжествовать в покинутом пепелище». Это предсказание, так пророчески исполнившееся, весьма долго поставляло меня в недоумение: какое мог князь Багратион иметь