— Rouge, — ответила по-французски Мария. — Если французы не придут, то зачем же мы грузим вещи на подводы?
— Мы говорим на французском по вторникам и четвергам, — напомнила Сара, — а сегодня у нас что?
— Среда, — ответил Томаш.
— Продолжай, — сказала Сара, выглядывая из окна во двор, где слуги грузили на подводы мебель.
Французы приближались, и всем было приказано покинуть Коимбру и отправиться на юг, в сторону Лиссабона. Некоторые утверждали, что разговоры о продвижении французов всего лишь слухи, и отказывались уезжать, другие уже уехали. Сара не знала, чему верить, но с удивлением обнаружила, что в глубине души радуется переменам. Третий месяц работала она гувернанткой в доме Феррейры и теперь рассчитывала, что французское вторжение даст предлог отказаться от места, согласие занять которое было ошибкой с ее стороны. Раздумывая о неясном будущем, молодая женщина опомнилась только тогда, когда захихикала Мария. Томаш прочитал, что осел синий, что было уж совершенной чушью, а мисс Сара Фрай не собиралась мириться с такими вольностями. Она призвала озорника к порядку, постучав его по макушке костяшками пальцев:
— Так какого цвета осел?
— Коричневый, — ответил Томаш.
— Коричневый, — согласилась Сара и легонько тюкнула его еще разок. — А ты какой?
— Тупой, — отозвался мальчишка и шепотом добавил: — Cadela.
Слово было ругательное, означало «дрянь», и Томаш произнес его достаточно громко, чтобы заработать наказание построже.
— Не люблю, когда ругаются, — сердито сказала Сара. — И не потерплю грубости. А если не будешь вести себя вежливо, попрошу, чтобы твой отец сам тебя наказал.
Предупреждение подействовало, дети моментально притихли, и в классе воцарилась гнетущая, унылая атмосфера. Томаш кое-как добрался до следующей страницы. Детей в португальских семьях учили английскому и французскому, полагая, что, когда они вырастут, этого будет достаточно, чтобы считаться аристократией. Сару удивляло, что они не занимаются испанским, но, когда она однажды предложила майору включить в программу и этот язык, он едва не взорвался от возмущения. Испанцы, заявил Феррейра, отродье козлов и обезьян, и его дети никогда не осквернят себя мерзкой речью дикарей. Вот почему Томаш и Мария учили только английский и французский, а их гувернанткой была двадцатидвухлетняя англичанка, голубоглазая и светловолосая, которую в настоящее время сильно беспокоило ее будущее.
Отец ее умер, когда дочери исполнилось десять, мать отошла в мир иной год спустя, и Сара росла в доме дяди, который неохотно оплачивал ее учебу, но отказал в каком-либо приданом по достижении племянницей восемнадцати лет. Не имея возможности выйти на брачный рынок, она поступила воспитательницей в семью английского дипломата, отправлявшегося в Лиссабон. Там Сара и познакомилась с женой майора Феррейры, предложившей удвоить плату, если она согласится заняться ее двумя детьми.