В день спектакля я вхожу в комнату Хелены сразу после полудня, поднимаю перед собой на вытянутых руках готовое платье, и оно расправляется, бусины стучат по деревянному полу, словно град. Я вижу довольное выражение лица Хелены, но, когда она подходит, чтобы забрать у меня платье, я деликатно придерживаю его.
– Госпожа Вестергард, вы упоминали, что когда-нибудь, возможно, захотите, чтобы я пошила для Евы балетное платье, верно? – спрашиваю я.
Она кивает.
– Я никогда прежде не бывала на балете. И, если увижу, как ткань движется на настоящих балеринах, возможно, в будущем это пригодится. – Откашливаюсь и стараюсь говорить ровным, рассудительным тоном: – Я могла бы купить билет на свое жалованье.
Билет в нижний партер, где находятся стоячие места для слуг, рабочих и клерков.
Хелена моргает, и я впервые с удивлением вижу теплоту в ее взгляде, устремленном на меня. Как будто она вспоминает, что такое быть сиротой, – впервые за долгое время.
– Да, это хорошая идея, – вслух размышляет она. Потом берет у меня платье и осматривает швы. – Возьми с собой Лильян, – указывает она. – Я заплачу за билеты. Можете считать это обучением. У меня есть работа для вас обеих.
Я прячу торжествующую улыбку и несколько минут спустя, вернувшись в кухню, ухитряюсь плюхнуть в свою миску полный половник ароматного говяжьего жаркого с винной подливой прежде, чем Дорит забирает кастрюлю.
– Лильян, – говорю я, черпая жаркое ложкой, – ты когда-нибудь ездила на балет?
– Конечно, – фыркает она, – в летучей карете, сделанной из лакрицы, когда король Франции приезжал с визитом.
– Так вот, я раздобыла нам два билета, – продолжаю я, отрывая кусок хлеба и макая его в подливу. – Мы едем сегодня вечером.
Рот у нее приоткрывается сам собой.
– Погодите, какая-то портниха, которая работает тут без году неделю, уже едет на балет? – вслух вопрошает Лара, оттирая тарелки и бросая в мою сторону злобный взгляд. – А я что, рубленая редиска?
– Это дела госпожи Вестергард, – обрывает ее жалобы Нина. – Если тебе так хочется томиться по этому поводу, Дорит может засунуть тебя в кастрюлю.
Вот так, всего три часа спустя, мы с Лильян у себя в комнате переодеваемся к неожиданному выезду в свет вместе с Вестергардами. Лильян мурлычет себе под нос, натягивая платье цвета меда, согретого солнцем, а потом набрасывает на плечи ярко-красный плащ. Я тоже надеваю платье. Когда-то оно было зеленым, но теперь выцвело и напоминает скорее ряску в стоячем пруду. Лильян помогает мне застегнуть пуговицы на спине. Я уже спускаюсь по лестнице, когда замечаю, что платье начинает меняться прямо у меня на глазах. По нему распространяется глубокий, как у драгоценного камня, синевато-зеленый цвет, как будто Лильян плеснула мне на юбку краской.