А после аварии больше всего на свете мне хотелось быть такой же, как все.
Я вас уверяю, шансы, что я смогу сегодня с вами поговорить, были очень малы.
Я целыми днями сидела в своей комнате. Практически не ела. Почти перестала читать. Мы с папой старались избегать друг друга, насколько это было возможно. Я по кругу смотрела видео и репортажи на компьютере. Мне ужасно хотелось, чтобы Том был рядом, чтобы он меня обнял, снова поцеловал и помог забыть обо всем. Но он был на другом конце департамента и должен был вернуться только на следующей неделе, а я не знала, как он отреагирует, когда меня увидит.
Сара звонила мне только один раз и сказала, что не знает, как обстоят дела у Фатии. Когда она спросила, все ли у меня хорошо, я сразу же поняла, что она имеет в виду: появилась ли эта болезнь и у меня?
– Да-да, все в порядке, – соврала я. – Тем более школы нет, ну, ты понимаешь!
Сара прекрасно знала, что это неправда. После аварии я стала одной из лучших учениц в классе. Я решила, что после школы буду учиться на журналиста, и все время только и делала, что читала и повторяла пройденное.
Я выходила из дома, только когда шла за Сати в детский сад.
На улице мне приходилось выдерживать на себе мрачные взгляды. На меня давила вся эта обстановка. Наши соседи, маленькие старички, которые раньше были к нам так добры, теперь смотрели на меня с подозрением. Они почти не реагировали на мое «здравствуйте». Прохожие внимательно оглядывали с головы до ног каждую встречную девушку. Моя черная накидка вызывала любопытство сильнее, чем обычно. Я и сама, когда мне навстречу попадались девушки, не могла удержаться от мыслей о том, есть ли у них волосы под одеждой. Растерянные, они ходили быстрым шагом, опустив глаза. У них у всех был виноватый вид.
По дороге в детский сад я проходила мимо многоэтажки, где жила Фатия. Ставни на окнах ее квартиры были закрыты, словно там никого не было. На облупившейся стене дома кто-то нарисовал граффити: «Фатия в меху!» Думаю, это шутка такая. Но ничего смешного в этом не было. И никто не стер эти красные каракули.
Воспитательница Сати при виде меня поджимала губы. Пыталась изобразить улыбку. Отводила глаза. Я чувствовала, что ей неловко. Что она гадает, настигла ли меня Мутация и могу ли я ее заразить. А ведь она была уже далеко не подростком.
Сати пребывал в счастливой детской невинности. Вокруг него мог рухнуть весь мир – радостное выражение никуда бы не делось с его лица. Однажды, когда мы возвращались домой, он увидел на тротуаре мертвую малиновку. Он склонился над этим маленьким, потрепанным комком перьев. Грудка птицы была ярче пламени. Обломок солнца, упавший на землю.