– Кто те, что лежат на улице, и что вы не поделили?
– Тот, кого двенадцать лет назад звали Хродриком Красавчиком. И его люди.
– Его и сейчас так зовут… звали. И вы, как и я, наверняка о нем наслышаны. – Стражник ругнулся, но осекся на полуслове. – Прошу прощения, господин.
– По мне, других слов он и не заслужил, – фыркнул Фроди. – А что до повода для ссоры, он никого не касается.
– Прошу прощения, господин, – повторил стражник. Перевел взгляд на лавочника. – Мастер, по уложению возмещать ущерб случайно пострадавшим в поединке одаренных должен проигравший… или его родичи. Но…
– Я разберусь, – сказал Фроди. – Ступайте. А то тела на улице напугают какую-нибудь добродетельную матрону.
Стражник перечить не стал, молча вышел, прикрыв за собой дверь. Эрик снова раскрыл книгу, провел пальцами по разрезу на странице. Читать можно. Он прижал том к груди, обхватив крест-накрест, точно защищая – или защищаясь, кто его разберет? Да когда же его трясти перестанет-то?!
Фроди снял с пояса кошелек, положил на прилавок.
– Прости за неудобство, мастер.
Сложил выбранные книги в сумку, как ни в чем не бывало мотнул головой Эрику: дескать, пойдем.
– Можешь одолжить немного? – попросил Фроди, когда они завернули за угол. – Дома верну. Тут рядом приличный трактир есть, завалимся и напьемся.
– Пить я не буду. А деньги есть, я же за книгами шел. Сколько тебе нужно?
– Ах да, на хлебе и воде. Но вряд ли Альмод мог знать, что такая ерунда случится. Да и не скажу я ему, сколько раз повторять.
– Не важно, скажешь ты ему или нет, я-то буду знать. – Эрик тоже не понимал, сколько раз нужно повторить одно и то же, чтобы от него отстали. Сменил тему. – А почему ты называешь ставку домом?
– Потому что другого у меня нет и не будет. Как и другой семьи. – Фроди помолчал. – Извини, совсем забыл. Спасибо, за мной должок.
– Нет. Ты спас мне жизнь, а я даже спасибо не сказал. И хватит об этом.
Фроди рассмеялся и хлопнул его по плечу:
– Уговорил, речистый. Пойдем… братишка. Тут рядом. Только, может, передумаешь? Это ж хуже нет, сидеть трезвехоньким и смотреть, как другие напиваются.
– Переживу как-нибудь. Зато будет кому тебя… – Эрик осекся, слово «домой» не ложилось на язык, хоть ты тресни. – Обратно доволочь.
Заодно и проверит, действительно ли оставаться трезвым рядом с пьяными так тяжко: ни разу не доводилось.
Они прошли квартал, снова завернули за угол, и тут Фроди остановился. Эрик, успев испугаться – не слишком ли много для одного дня? – проследил за его взглядом и, выдохнув, обмяк. Из двери под вывеской, с которой ухмылялся розовый поросенок, вместо вертела вздетый на сломанное копье, вывалились семеро кутил: пять парней и две девицы, все изрядно навеселе. Волосы всех оттенков рыжего, от темного янтаря до красной меди. Все здоровенные, при оружии, у одного на щеке свежая ярко-розовая полоса: явно затягивали плетением, чтобы шрама не осталось, не оскорблять же уродством взгляды высокопоставленных особ. Эрик не сказал бы, что пьяны прям-таки до изумления, как выразился стражник: на ногах держались вполне твердо, говорили громко, то и дело смеясь, но языки не заплетались.