Стёпочка сидел за вёслами и грёб. Коля поймал на себе его взгляд и, закрыв глаза, притворился спящим. Ему не хотелось разговаривать. Нестерпимая тоска томила его. Он не сразу понял, отчего ему так тоскливо. Нет, не от холода. Ему плохо, потому что он сам не хорош. Он сделал что-то скверное, несправедливое. Вот только надо вспомнить, что он сделал.
И вдруг он вспомнил. Мама!
Он бросил её, оставил совсем одну. Ему померещилось что-то обидное в словах Виталия Макарыча, и он, увлечённый своей обидой, ни в чём до конца не разобравшись, забыл о маме. Конечно, Виталий Макарыч посмел… Да правда ли это?.. Да было ли в том, что говорил вчера Виталий Макарыч, то страшное, несправедливое подозрение?!
Коля вспомнил каждое слово Виталия Макарыча, каждое его движение, каждую его улыбку. В этот холодный, предрассветный час колина голова работала особенно ясно. И впервые ему показалось, что он ошибся, что он неверно понял Виталия Макарыча. Почему мама так рада, когда Виталий Макарыч приходит к ней в библиотеку? Она положила руки ему на плечи и назвала его своим другом. Мама!.. Коля уехал, ничего ей не сказав, ни о чём не спросив. Зачем он так обидел маму?
Озябший, он лежал на дне челнока и от стыда не мог открыть глаза. Мама, конечно, беспокоилась о нём всю эту ночь. Она теперь ищет его по городу. Что же ему делать? Вернуться? Но как? Рассказать обо всём Стёпочке? Нет, Стёпочка не поймёт его, он подумает, что Коля струсил, и будет смеяться.
И Коля решил уйти от Стёпочки, чуть только они пристанут к берегу, и вернуться в город пешком.
Но Стёпочка и не думал приставать к берегу.
— Поешь сухарей, — сказал он. И прибавил совсем так, как говорят у Жюль Верна: — Это подкрепит твои силы.
Он сам уже, отложив вёсла, усердно хрустел сухарями. Когда ему попадался какой-нибудь особенно твёрдый сухарь, он протягивал руку за борт и мочил его в реке. Грызя сухари, он деловито и бодро вглядывался в туман маленькими своими глазками, стараясь хоть что-нибудь разглядеть за его пеленою. Время от времени поглядывал он и на Колю — дружелюбно, понимающе и весело.
Коля поднялся с невода, пересел на скамейку и послушно принялся за сухари Они были крепкие, как железо, и для того чтобы разжевать их, приходилось потрудиться немало. Работая челюстями, Коля даже немного согрелся. Но всё-таки вид у него был унылый, и Стёпочка не мог не заметить этого.
— Тебе тяжело с непривычки, — сказал Стёпочка ласково и без всякой насмешки. — Ты привыкнешь — и всё тебе станет легко. Мне легче, чем тебе, потому что я заранее готовил себя к плаванию, а ты нет. Человек может научиться всему: не есть, не пить, не спать, не мёрзнуть. Человек не знает своих сил: их у него гораздо больше, чем он думает. Я давно об этом догадался и составил для себя такое правило: всё, что может сделать другой, могу сделать и я. Ливингстон в центре Африки заболел тропической лихорадкой, температура у него была выше сорока, но нужно было идти, и он шёл. Значит, и я могу идти с температурой выше сорока. Красноармеец, посланный в декабре на разведку, переплыл начинающую замерзать реку, пять часов пролежал на снегу в мокрой одежде, следя за передвижением немцев, опять переплыл реку и доложил обо всём своему командиру. Значит, и я могу переплыть реку в декабре, значит, и я могу пять часов пролежать на снегу. Знаешь, отчего я научился ходить по балке над школьным двором? Оттого, что я думал, что партизаны ходили по этой балке в старое здание школы.