Впервые кое-что случилось, когда мне было пять лет. Мама и папа ушли – не помню, чтобы они объяснили куда, – и оставили дядю Джона присмотреть за мной, Хезер и Стивом. Кажется, до этого они так не делали. В какой-то момент дядя Джон вошел в комнату, где мы играли, и велел мне пойти с ним в ванную. Он сказал, что мне нужно помочь ему кое с чем. Я очень хорошо помню, что не хотела идти туда с ним, и мне было страшно. Но я была маленькая, так что у меня не было выбора, кроме как сделать то, что было велено.
Папа смастерил для мамы деревянный пеленальный столик рядом с ванной. Дядя поднял меня на него и закрыл дверь на замок. В том возрасте я понятия не имела, что такое секс, поэтому не знала, что было дальше, и думала, что это какая-то игра. Но я помню, как мое чувство страха нарастало, меня охватывала паника от того, что я была рядом с ним, пугало то, что он собирается делать. Ничего не говоря, он снял мое белье, расстегнул свою ширинку и залез на меня сверху. Я чувствовала его вес, как дядя Джон меня прижимает, придавливает. Я пыталась освободиться из-под него, извивалась, но он рассердился и приказал мне не дергаться. Он еще сильнее налег на меня, приподняв свой отвратительный толстый живот, прижал меня и продолжал. Запах затхлого табака и пота на его одежде был невыносимым и вызывал у меня тошноту – до сих пор, когда я чувствую запах табака, мне становится тошно, и я вспоминаю о том вечере. Но я продолжала двигаться и елозить, чтобы освободиться, и просто хотела, чтобы это закончилось. Это не продлилось долго. Я представляю, что это наверняка было больно, и скорее всего, очень сильно, но память об этой боли вытеснилась у меня из памяти. Я уверена, что у меня шла кровь, но я не помню и этого.
Наконец он застегнул ширинку, спустил меня со столешницы и велел вернуться играть с Хезер и Стивом. Затем, чуть было не забыв, он вытащил из кармана монету, бросил ее мне и сказал никому не говорить о том, что случилось.
С годами я изо всех сил пыталась выкинуть это воспоминание из головы, как будто, если бы у меня получилось не думать больше об этом, я смогла бы превратить это в нечто, чего не происходило на самом деле. Я даже не осмелилась рассказать об этом Хезер, а ведь с ней одной я могла бы поделиться подобным. Это сложно объяснить, но когда с тобой происходит нечто, что ты ощущаешь, как плохое, но никто тебе не объяснил, что это, не назвал это, не сказал, что это плохо и что в этом нет твоей вины, – тогда сложно понять, как рассказать об этом кому-либо, даже если тебе не запрещали рассказывать. Как будто тебе никто не дал словаря, и ты не можешь подобрать слов, чтобы описать проблему. Только когда я стала старше, я поняла, что для этого существует слово, и то, что случилось, называется изнасилованием. И даже тогда это было лишь одним происшествием из целого ряда случаев, когда папины друзья, приходившие к нам домой, трогали меня в недопустимых местах. Все, что я могла при этом сделать, – дождаться, когда это прекратится, чтобы выбежать на улицу и продолжить играть.