Она соскучилась по больным, с которыми в последние дни вынуждена была вести себя не как врач, а в лучшем случае как медсестра, не имея права самостоятельно принять решение, взять ответственность, проявить малейшую инициативу. Теперь она могла позволить себе все – целиком отдаться работе, заняться пациентами.
Лера подолгу, как в первые дни работы, задерживалась у постели каждого, стараясь быть предельно внимательной, не пропустить ни одной, даже незначительной детали, просто сказать людям что-нибудь ласковое, ободряющее. Она видела, как в ответ хмурые, угрюмые лица светлели, в глазах загоралась надежда, пусть ненадолго, на секунду-другую, но взгляд терял равнодушие и покорность, становился осмысленным.
Внутренне Лера готовила себя к встрече с Андреем. Что же делать? Наталья была права, когда говорила, что они будут неизбежно видеться каждый день.
Значит, нужно стиснуть зубы, внушить себе, что Андрей – один из ее пациентов, и относиться к нему так же, как к Ольге Савиновой, к бабке Егоровой, к Степанычу.
Она сделала глубокий вдох и заглянула в восьмую палату. Дед лежал на боку, отвернувшись, Андрей сидел на постели, уткнувшись в какую-то книжку. Стояла полная тишина.
– Иван Степанович, Андрей Васильевич, доброе утро. – Лера с удовлетворением отметила, что говорит совершенно спокойно и приветливо, хотя во рту пересохло от волнения. – Как дела, жалобы есть?
– Нету жалоб, – угрюмо пробурчал Скворцов, не оборачиваясь. Андрей неопределенно пожал плечами, отложил книжку и принялся сосредоточенно рассматривать стену палаты.
– Нет – это хорошо, – как можно веселей проговорила Лера и приблизилась к старику. – Давайте-ка повернитесь, я вас послушаю.
Дед нехотя и мрачно повиновался, засучив ветхую пижаму, представил Лериному взгляду худое, желтое и костистое тело. Она приложила к его впалой груди фонендоскоп, и он, поморщившись от прикосновения холодного металла, послушно глубоко задышал. В его дыхании Лера не обнаружила ничего настораживающего, напротив, дед явно чувствовал себя неплохо. Об этом говорил и пульс, слабоватый, но ровный, и относительно нормальное давление.
Опекуны Скворцова сами не знают, как правы: дед еще их может пережить, очень даже запросто. Именно такие доходяги часто оказываются семижильными, скрипят себе, поскрипывают и умирать не собираются.
Лера с трудом подавила желание злорадно улыбнуться. Фигу им с маслом, этим отморозкам, а не дедову квартиру! Он еще сам в ней похозяйничает.
– Что ж, Иван Степаныч, – обратилась она к старику, – вы молодец. Возможно, через пару недель вас можно будет выписать. Только настроение мне ваше не очень нравится – какой-то вы кислый сегодня. Что-нибудь случилось?