Он сидел в холодной машине, неловко съежившись в кресле и оцепенев. Родившаяся десять минут назад резкая, давящая боль в груди все не проходила, хотя он принял таблетку, третью за сегодняшний день. Эта боль, напротив, распространялась шире, охватывала шею, отдавала в левую руку и спину. Из-за нее, свирепой, обжигающей, невозможно было вдохнуть, не то что шелохнуться или встать.
Она ушла-таки, эта непонятная, загадочная девчонка, удивительным образом сочетавшая в себе слабость и силу, незаметно и властно вторгшаяся в его жизнь и перевернувшая ее вверх дном. Убежала, оставив его одного, беспомощного, на растерзание боли и страха, и взгляд, который она бросила, перед тем как исчезнуть, заставил Максимова содрогнуться. Столько негодования было в ее глазах, столько ужаса и отвращения, ледяного презрения и гнева! Как она могла обвинить его в таком грехе?
Разве мог он желать смерти Насте? Никогда! Она всегда смутно напоминала ему Юльку, такую же милую, наивную распустеху, у которой вечно все валилось из рук, дочь так же доверчиво хлопала мохнатыми ресницами и улыбалась, застенчиво и обезоруживающе, когда ее пытались поучить уму-разуму.
У них даже прически были одинаковые: несовременная толстая коса.
И тем не менее в глазах Леры он отныне убийца, холодный, безжалостный, расчетливый, не пощадивший юную девушку.
Максимов всегда считал себя человеком сугубо прагматичным, лишенным всякой романтики, и гордился своим трезвым взглядом на вещи. Он хорошо отдавал себе отчет в том, чем занимается вот уже много лет, помимо своей основной работы. Излагая Лере свою точку зрения на смерть стариков, Максимов нисколько не кривил душой. Он действительно искренне полагал, что это не является настоящим убийством и даже на полноценное преступление тянет с трудом. Много лет он живо интересовался всеми передачами об эвтаназии, аккуратно собирал газетные и журнальные статьи на эту тему, как бы черпая в них оправдание и поддержку.
То, что Лера каким-то невероятным образом докопалась до его тайны, Максимова, конечно, смутило, но вовсе не выбило из колеи. Он нисколько не сомневался, что сумеет все объяснить и она его поймет, не сразу, конечно, но постепенно примет таким, какой он есть. Ему казалось, что он сумел заставить ее слушать, она уже близка к тому, чтобы успокоиться и по-новому взглянуть на вещи, как вдруг…
Сказанное ею было воистину ужасным. Несправедливым, чудовищным! Теперь, сидя в темном холодном салоне «Вольво», Максимов нисколько не сомневался, что потерял Леру навсегда и нет такой силы, которая бы заставила ее поверить ему и вернуться.