— Прости меня, Миша… Какая я дура, какая дура… Головы нет… — Галя прижалась к нему, и он, ошеломленный, хотел обнять жену, но потом справился с собой, отцепив ее руки, легонько оттолкнул:
— Чего раньше так не встречала?
Сведя брови, деловито стал снимать куртку, оглядывать избу.
— Не знала я, Миш… Только вчера она все рассказала. Как узнала, что мы с тобой поссорились и не живем вместе, пришла и рассказала…
Галя не обиделась, что муж ее оттолкнул. Услужливо взяла у него куртку, накинула, на лосиные рога и попыталась было помочь стянуть сапоги.
— Еще бы не хватало! — буркнул Михаил, сам стащил бахилы, бросил их в угол, сел на порог и стал разматывать портянки.
— Так и пришла? — хмуро поглядывая на жену и помедлив, недоверчиво спросил он.
— Да… Смотрим с Полиной, а она идет. В общем-то, лишнего ничего такого не было. Да… Посмеялась она надо мной, постыдила. Знала бы, говорит, что такая ревнивая, сразу бы твоего Мишку за дверь выставила… Она как раз собиралась уезжать, вот по дороге и зашла…
Галя загремела посудой у плиты, торопилась подогреть Михаилу ужин. Голос у нее необычно торопливый и словно чужой. И на мужа не смотрит, и глаза суетливые, бегучие…
Михаил бросил портянки к сапогам и, подойдя к жене, повернул ее за плечи к себе:
— Врешь ведь? Ты к ней сама ходила?! Ну, конечно, сама… По глазам же видать…
Галя вспыхнула и крутнулась к нему спиной.
— Тебе не все равно?! Что нам о Верке все разговаривать? — глухо спросила она и, вдруг сжав кулачок, ударила им в беленый печной кирпич. — Хватит! Чтобы не слышала больше о ней! Да, да… Я сама ходила к ней и велела убираться! Что тебе из того?! Или еще поманивает на дружбу? Так иди к Верке, пока не уехала! Затем, наверное, и прибежал через лед…
Закрыв лицо руками, Галя бросилась мимо Михаила в комнату.
— Ах, какая же ты злая дура… Ну, зачем ты это сделала? Зачем к ней ходила? — с досадой проговорил он. Постоял, запустив пальцы в свои нечесаные лохмы, и пошел в угол к умывальнику.
Что-то в нем теперь остыло — глубоко и безнадежно. Он почувствовал, что не испытывает к жене ни досады, ни жалости, ни желания с ней говорить. Какое-то горестное состояние охватило его, сделало бесчувственным. Так было с ним, когда хоронили мать. Понесли гроб, и вначале он едва сдерживал рыдания, а потом оцепенел, словно все его чувства заморозились, отключились. Он двигался, что-то делал, говорил со спокойным равнодушием ко всему происходящему. Только потом, дня через три после похорон, плакал в ночи по-ребячьи в голос, долго и безутешно…
Михаил собрал себе ужин. Ел бесшумно, неторопливо — Галя не любила, когда он чавкал, и все время делала замечания. Теперь он подумал о том, что приучился есть тихо, что вот так же незаметно его могут приучить делать то, что нравится только ей, Гале. Вспомнил Полину, ее мужа Василия.