— Мотоцикл у меня — человек, знает, кого повезет, — с ребяческим бахвальством ответил Леонид.
Он наливал себе уже четвертую стопку и остановился, когда Лида снова толкнула его под столом. Это ее движение не ускользнуло от Георгия Васильевича, и он, прикрыв ладонью усмешку, поднялся из-за стола.
— Ну, с вами только чаи распивать, да и то холодные, — с сожалением сказал Леонид.
Он лежал рядом с притихшей Лидой, а в комнате на диване покашливал, не спал Георгий Васильевич.
«Изменился, помягчел отец, — растроганно думал Леонид. — Так бы всегда… И какой разговорчивый, шутливый. А то все на полном серьезе. Чуть что не так скажешь, не так сделаешь — тут уж пощады не жди. По себе мерил, по своей прямоте. Строго жил, а что хорошего имел? Одни неприятности. Сколько по свету мыкался из-за своих высоких принципов. Как цыгане, кочевали… Пожалуй, только здесь, в Подлесовке, дольше, чем в других местах, прожили…»
Из Подлесовки Георгия Васильевича направили в Васюганский леспромхоз, и он уехал туда поздней осенью. Уехал один, невзирая на то, что жена была серьезно больна, а Леонид учился в десятом классе, и менять школу на последнем году было рискованно. Наверное, Георгий Васильевич мог бы отказаться и не ехать, но не отказался, а в середине зимы его пришлось вызывать телеграммой. Жену увезли в больницу, и запоздалое появление Георгия, Васильевича ничего не могло изменить…
В глубине души у Леонида до сих пор лежала обида на отца: мог бы не ехать в этот Васюган. Вспоминая те дни, он пытался оправдать отца, внушая себе, что не может, не имеет права его осуждать, но эта обида жила в нем, словно сама по себе, как незаживающая болячка.
Леонид не мог уснуть, и теперь ему вспомнилось то последнее лето, когда была еще жива мать и однажды они с отцом убирали сено. Стог надо было сметать на стожера, чтобы волглое лесное сено продувало. Леонид взял топор и пошел к лесу заготовить колья. Топор оказался очень ловким и острым. Одну осинку Леонид решил свалить, ударяя острием поперек ствола. Пришло такое в голову больше из озорства: попробовать остроту топора и силу рук. Не заметил, как сзади подошел Георгий Васильевич.
— Ты что же это, до сих пор не умеешь срубить дерево? — в гневе спросил он. — Кто же так делает? А? Ведь это смех-позорище! Что может тебе сказать рабочий человек, лоботряс ты такой?!
Отец распалился не на шутку, и Леонид, бросив топор, отбежал подальше.
— Чего раскипятился?! — крикнул он. — Я же просто так — побаловаться хотел…
— Да кто же делом-то балуется?.. — не унимался отец. — В техникум поступать собираешься, а как с людьми будешь работать?!