Потом они весь день насупленно молчали и, стаскивая из копен к стогу сено, гнулись один перед другим под непосильными навильниками.
Вспомнил тот день Леонид, и у него снова мелькнуло невольное осуждение: мог бы отец взять тогда лошадь, а не взял. Всегда будто боялся, что вырастем белоручками, маменькиными сынками…
Леонид вспомнил мать свою, Татьяну Павловну, — добрую, мягкосердечную и перед отцом терпеливую, покорную. Но черты ее лица четко не восстанавливались в памяти, словно закрытые туманом.
«Была Татьяна Павловна, и нет ее — все понятно, просто, а что-то в душе неуспокоенное, несогласное бередит до сих пор…» — вздохнул Леонид горько. Он постарался не думать о матери, но вдруг почему-то стал вспоминать, как ее при жизни звал отец. Татьяна… Таня? Нет, по имени он мать не звал… «Эй, посмотри, какой Леньке фингал поставили!» Да, так он сказал… Это когда мне Васька Кривопишин глаз подбил? Да, так он сказал… Выходит, никак не звал? «Эй» — и все? Странно. Мать умерла на сорок пятом году — совсем еще не старая… Никогда не говорил, а надо бы сказать ему прямо. Хоть раз в жизни сказать: «Как же так получилось, отец? Две войны прошел. В работе себя не щадил, покоя не искал… Выходит, все для людей старался, а вот одного человека не замечал. Или не имел сил и времени быть с ней как с другими? Ведь тебя до сих пор помнят в Подлесовке, как руководителя справедливого, чуткого к людям. Или свой человек все поймет, все вытерпит? Или ты не любил ее? Тогда зачем жили вместе? Непонятно такое, отец, непонятна твоя бессердечность… Нет, нет, уж я так жить не буду… Я любил мать, люблю Лиду, Генку… Обижаться не будут…» — с пьяной растроганностью думал Леонид.
Ему захотелось курить. Он поднялся с кровати. Обшарив в темноте дверной косяк спальни, направился через комнату к столу, где лежали папиросы. Загремел стулом…
— Чего колобродишь? Спи… — тихо из темноты сказал Георгий Васильевич.
От этого ровного, жалеющего голоса Леонид безотчетно шагнул к дивану, нашел неподатливо-тяжелую руку, упал на колени и прижался к ней.
— Отец… — Леонид сдавленно всхлипнул, закрутил головой, но рука отца его остановила.
— Не надо… — шепотом попросил Георгий Васильевич. — Иди спи, спи… Сын…
Леонид неловко поднялся, трезвея, постоял с закрытыми глазами и пошел в спальню. Лег осторожно, чтобы не потревожить Лиду, но она не спала, протестующе повернулась к стене и задышала часто, гневно.
Рано утром Леонид уехал в автопарк проверить расстановку автомашин на срочные работы.
Вернулся домой часа через два, рассчитывая сразу же после завтрака свозить отца в лес. Но того дома не оказалось.