Он вылез из люльки, снял шляпу. Расхаживая онемевшую спину, кряхтел, щурил глаза и тихо, незлобиво поругивался:
— Вот, язви-тя… В этой тарахтелке хуже, чем в теплушке. Там хоть полежать можно…
— В следующий раз я мягкий вагон попрошу, — пошутил Леонид. Он достал из багажника корзину и алюминиевый бидон. — Будешь отдыхать или собирать?
— А как же! Для чего мы сюда припороли? Вот сейчас очки нацеплю и посмотрю, на какую ягоду ты меня привез…
Брусничник густо покрывал желтый от старой хвои подстил леса, но ягода краснела редко. Видно, здесь раньше их побывали люди и ягоду обобрали. Та, что оставалась, вызрела тяжелой, крупной и краснела соблазняюще. Георгий Васильевич опустился на колени, набрал горсть брусники, перекатывал ее в ладонях, сдувал хвойные иголки и сор.
— Брусника в наших лесах — царь-ягода… — взволнованно сказал он.
— Какая здесь ягода? Пошли дальше!
— Ну, ты ступай, ступай… Я здесь побуду, — видя, что Леонид ждет, глухо сказал Георгий Васильевич.
Оставив отца, Леонид спустился в темный мшистый распадок, сплошь заросший влажным, пряно-пахучим багульником. На редких кочках, как на ниточках, проглядывали россыпи клюквы — ягоды крупной, но еще зеленой.
Леонид поднялся на другую сторону распадка — к соснам. Здесь ягода была меньше тронута, и некоторое время он ползал по склону распадка, кидал бруснику в корзину, но скоро ему надоело. Он вообще не любил собирать ягоду, считал это не мужским занятием.
Брусника едва покрывала дно удручающе большой корзины и, чтобы наполнить ее, надо было затратить не один час.
«Ну и кузовок выдала», — насмешливо подумал Леонид о жене и поднялся на ноги, решив идти к отцу.
Бор здесь был не густой, но чистый, без зарослей кустарника, и проглядывался далеко в глубину. Ощущая под ногами мягкую и какую-то нежную податливость мха, Леонид неторопливо прошел распадок и еще издали увидел Георгия Васильевича. Он неподвижно сидел без шляпы и пиджака на толстой колодине, углубленный в какие-то свои думы, и, наверное, не слышал шагов Леонида.
Когда-то на этом месте прошел огневой пал, и снизу стволы сосен подгорели, обуглились до черноты. От этих стволов и темно-коричневого опада под соснами было темно, отчего непокрытая голова и рубаха отца показались Леониду еще белей. Запрокинув голову, отец сидел с закрытыми глазами, и у Леонида мелькнула мысль о том, что отец приехал с ним попрощаться, и вот они видятся в последний раз. Леонида будто ожгло в груди, ухватило за горло; борясь с этим, он осторожно отошел назад в распадок. Потом еще бродил по лесу, уже не собирая ягод. Когда вернулся, то пошел нарочито шумно, посвистывая, чтобы отец услыхал его издали.