— Знаешь, тебе тоже поприжаться надо! Оглянуться да хоть раз понять, в какое время живешь! Вот попадешься — выручать больше не буду! Хватит!
Карагодин так и пригвоздился к месту, широкий его рот приоткрылся от изумления.
— Это когда ты меня выручал? — наконец спросил он. — Нуть-ка, послушаем. А то я, темный, ведь и не знал, что у меня такой выручальник имеется…
— Вот нашелся! Думаешь, никто не знает, как вы в прошлом году с Зелюгиным по одному разрешению двух лосей жахнули? Не так разве?.. Одного Зелюгин в город увез, а шкура другого у тебя на крыше висит… Егерь Ярцев все вызнал и прежде ко мне приходил, жаловался на тебя. Дело хотел возбуждать, да, видно, понадеялся на мое обещание поговорить с тобой… — напористо, сердито выговорил Евгений и, немного помолчав, уже другим тоном, со вздохом укорил: — Компрометируешь ты меня, отец… Ох, компрометируешь… Хотя бы дружбу перестал водить с этим Зелюгиным. А то и собак ему, и сам чуть не вместо них стараешься. Между прочим, Ярцев обещал нынче накрыть Зелюгина с поличным… — Евгений подошел к отцу и тихо, просяще сказал: — И вообще, отец, кончал бы ты браконьерничать. Грош ведь цена такой охоте, а вреда?.. Время-то совсем другое настает. Сейчас не столь убивать, сколь сберегать все надо…
Не дослушал Карагодин сына. Хлобыстнул дверью и ушел.
«Вот, на тебе, вырастил, выучил, сам выманил с Тисульского лесхоза сюда домой, располагал на спокойствие, радость… А он — «компрометируешь», а? Подыскал словечко отцу родному…»
Живо вспомнив ссору с Евгением, Карагодин гневно шевельнулся. Внук Пашунька, который все вытягивался, шалил, от резкого движения деда ударился головой о кроватку, некоторое время тужился с открытым ртом, а потом залился ревом так громко, таким переливчатым, визгучим голосом, что у Карагодина засвербило в сердце, подкатило какую-то давно забытую жалость. Он прижал внука, быстро поднялся, начал уговаривать.
— Ну, ну, Пашунька, засвиристел… Так уж, поди, больно? Ты же мужик. Чего тут разревываться?.. Люшеньки-юшеньки, где мои зверюшеньки: серенький волчонок, рыженький белчонок… — запел было он, но где там: Пашунька еще громче заверещал.
— И в кого ты крикун такой?! Вот крикун, а? — не зная, как успокоить внука, в досаде спросил Карагодин.
— Наверное, есть в кого! — с легкой усмешкой сказал Евгений, поспешил к отцу на выручку, взял ребенка, положил его в кроватку. Пашунька разом умолк.
За громкий басовитый голос, разговорчивость Карагодина в поселке с давних пор прозвали «Говорком», и теперь в словах Евгения ему почуялся намек.